Опасный возраст
В урологии Дмитрий Павлович рос стремительно, пока было куда расти. За последние десять лет дважды он менял место работы и каждый раз успешно – с ожидаемым повышением. В краевой клинической больнице профессор Шагаев получил должность руководителя урологическим отделением, но практики при этом не утратил. Ни притеснений, ни гонений от больничного руководства на ведущего специалиста в такой интимной области как урология не распространялось. Звание «ведущий» обязывало к некоторым действиям. Дмитрий Павлович и сам должен был куда‑то идти, и вести за собой всех желающих приобщиться к тонкостям функционирования предстательной железы – коварному мужскому органу, без которого не мог обойтись ни один представитель сильного пола.
Из‑за специфики работы к хирургу Шагаеву тянулись в основном мужчины, на личном знакомстве настаивали в отделе здравоохранения, куда он по должности заглядывал раз в месяц, и некоторые известные всему городу лица из краевой администрации так же не брезговали в час острой нужды пожать ему руку при личной встрече.
Руководство отделением отнимало у Дмитрия Павловича большую часть любимой практики, зато выделяло время для научной работы. В короткие приемные часы к нему шли по записи. Попасть с улицы в порядке живой очереди было невозможно, талончики разбирались загодя, на месяц вперед. Между очередными, поскандалив за право добиться врачебной аудиенции, втискивались те, кто шел по знакомству и телефонному звонку. Еще в коридорах отделения, где часами просители дожидались появления доктора, вручали записочки от заинтересованных лиц и все с просьбой наискорейшего осмотра. С таких пациентов, преодолев врожденную застенчивость, Дмитрий Павлович брал честно заработанный гонорар. Он мог бы обеспечить себе безбедную старость намного раньше ожидаемой пенсии, если бы достаток ценил выше призвания.
На такой интересный порядок вещей в сотый раз намекал ему и бывший сокурсник Мишка Ус, рано выбившийся «в люди», профессор медицинских наук, преподаватель Московского университета. Мишка часто наведывался к родителям в Краснодар и всякий раз вызванивал Шагаева, или просто вваливался на порог с чемоданом заграничного коньяка, марокканских апельсин и коробочкой французских духов для Татьяны Яковлевны в качестве жертвоприношения за бессонную ночь.
В этот раз Мишка приехал зимой, пятого января, когда Лера лежала в больнице.
Они закрылись на кухне, сильно курили и выпивали ровно столько, сколько длился мужской разговор по душам. Мишка звал друга в Москву.
– Ты понимаешь, Дима, надо выбираться отсюда. Такой специалист, как ты, не может всю жизнь засовывать палец в чужие задницы ради массажа железы. Это какой‑то идиотизм! Это преступление, на что ты тратишь свой талант. Университеты Лондона, Парижа, даже Нью‑Йорка примут тебя с распростертыми объятиями. Дадут денег, жилье, медперсонал, откроют для тебя кафедру, лишь бы прорыв был, ты понимаешь?
Дмитрий Павлович понимал, глупо улыбался и, захмелевший от третьей рюмки, согласно кивал вялой головой. После операционного дня он валился с ног, но другу в удовольствии поучить его жизни отказать не мог.
– Что ты головой киваешь, Дима? Там перспективы, там за наукой будущее. Здесь черная зависть! И всегда будет нездоровая конкуренция, потому что из толщи говна на поверхность выбраться могут лизуны или отъявленные мерзавцы. Ты же не такой?
Конец ознакомительного фрагмента
