Осокин. Том 2

В коридоре полицейские увидели какого‑то мужчину в коричневом пиджаке и серых брюках, что выходил из туалета. На глазах у него были очки. Шел быстро, в их сторону не смотрел. До полицейских послышался шум воды.

– Это судья соревнований, он же первый подскочил к Сидорову, когда тот свалился на помосте, – сказал Багров. – Хороший мужик, Семеном зовут, – судья тем временем свернул на лестницу.

Полицейские поблагодарили Багрова за информацию. На лестнице попытались окликнуть судью. Им никто не ответил. Да и в спортивном зале было пусто.

Вернулись обратно в разминочный зал. Там тоже никого не было. Не сговариваясь, подошли к помосту Сидорова.

– И что ты думаешь? – спросил Гашаков, толкнув собранную штангу ногой. Снаряд плавно откатился на несколько сантиметров и замер.

– Пока не знаю, – Осокин наблюдал за напарником. Потом стал оглядывать зал. – Не похоже, что парня убили. Просто сердце не выдержало таких нагрузок, и… не знаю, может, разрыв случился. Может, – он подошел к помосту Сидорова. Посмотрел на штангу, на ряд дисков, на пустые лавочки. Ничего, за что можно было бы зацепиться. Склонился к штанге и попытался ее поднять. Снаряд не поддался. – Слушай, Саня, – Осокин повернулся к Гашакову, – ты видел, сколько Сидоров собрался поднять? – Гашаков кивнул. – Я там двести кило насчитал. На табло написано двести двадцать пять. Почему?

– Понятия не имею, – пожал плечами Гашаков. – Я как‑то не особо со спортом дружу.

– Два с половиной кило, – Осокин в задумчивости глядел на диск, что лежал рядом со штангой. Еще раз посмотрен на снаряд. Вспомнил разговор с Багровым. Потом всплыла в памяти распечатанная пачка диклофенака. Одной ампулы там не было. И это странно, с учетом того, что медик запирает шкафчик с препаратами на ключ. Или он забыл его закрыть? – Поехали в участок, что нам эксперты скажут, – и вышел из разминочного зала.

– Давай для начал в морг скатаемся, – Гашаков пошел следом, громкая цокая каблуками. – Хоть на жертву посмотрим.

Осокин лишь поморщился на это и ничего не стал говорить. В висках продолжало стучать.

 

2

 

В морг Осокин не поехал. Не хотелось смотреть на труп. К тому же потом эксперты сами пришлют отчет, где будут сделаны фотографии жертвы. Еще будут утешительно‑подозрительные разговоры с родителями, после которых у полицейских появиться нормальная фотография Сидорова. Так что, лишний раз по собственному желанию спускаться в подвальное холодное помещение ему не хотелось. Осокин вернулся в участок.

В кабинете было свежо. Несколько минут назад техничка закончила делать влажную уборку. Осокин видел ее, как она с ведром и шваброй мыла полы в коридоре. За время службы в Томском отделении он привык, что полы там мыли раз в неделю. Тут же влажную уборку делали каждый день, а порой было и дважды на дню. Это было одно из откровений для Осокина. Оказывается, в Москве ценился труд уборщиков.

Но еще большее удивление Осокину принес сам кабинет. Большая по площади квадратура, высокий потолок. Никакой старой мебели, пыльных полок, доверху забитых нераскрытыми делами. Нормальные большие кресла с удобными подлокотниками. Покрыты, правда, не кожей, а дерматином. У каждого следователя собственный компьютер, рабочий мобильник – обычная кнопочная китайская пищалка, а не крутой смартфон.

Отдельно в углу, закрытый от посторонних глаз шкафом для одежды, стоял обеденный стол. На столе – микроволновка и электрический чайник, под столом – маленький холодильник, который Гашаков в шутку называл минибаром. В другом углу стоял кулер с водой.

Евроремонт.

Пластиковое окно в три створки шириной, завешанное жалюзи. Светодиодные лампочки, отчего в кабинете всегда было светло. Поначалу Осокин не мог никак привыкнуть к такому яркому освещению. На входной двери висит зеркало во весь рост. Вот оно, столичное отделение полиции.

Осокин откинулся на спинку кресла и задумался. Что ж, первое серьезное дело за последние три месяца. До этого все время уходило на поиски квартиры, вечные скитания по хостелам и споры с наглыми риэлторами. С ФСБ вообще ничего не вышло.

Тогда ведь, в Томске, позвонил он агенту, что арестовал Калинина, представился по форме, изъявил желание принять предложение. Тот лишь сухо попросил прислать резюме ему на электронную почту. Адрес скинул смс. Казалось бы, ну кто в ФСБ присылает резюме? Осокин тогда этого не понял, составил через сервис HeadHunter шаблон, приврал немного о своих заслугах и послал резюме.

Ответа ждал три дня. В конце концов, позвонил этому агенту, тот ему сказал, что начальство хочет с ним лично встретиться и больше на связь не выходил.

Осокин сгребся и полетел. Оставил мать одну в Томске. Лиля тоже не изъявила желание ехать, чему он по большей части был рад. Сидя в самолете, наблюдая за медленно плывущими облаками из окна, Осокин для себя понял, что их с Лилей отношения всего лишь небольшая интрижка, мелкое развлечение, чтобы снять стресс и дать выход накатившим эмоциям.

А эмоций было в избытке! Постоянное движение, суматоха в полицейских кругах, ведь поймали просто звезду Томской прокурату, лучшего сотрудника, достойнейшего человека! Тогда газеты и местные новостные каналы только и делали, что обсуждали арест Савинова. Каким чудом Калинин избежал огласки в этом деле – Осокин не понял. Видимо, высшее руководство решило, что для журналистов достаточно одного генеральского сынка, и очернять федералов в их планы не входило.

Что было бы, просочись по какой‑нибудь нелепой случайности информация о Калинине. Элементарно, во время ареста на борту самолета мог бы оказаться какой‑нибудь журналист, или более‑менее известный блогер. Федералам бы прибавилась головная боль. Хотя, Осокин был уверен, решили бы этот вопрос очень быстро – упекли бы несчастного свидетеля в тюрьму по статье «экстремизм», подключили бы полицию, которая с превеликим удовольствием повесила бы на него еще пару‑тройку «висяков». Вот тебе и свобода слова!

А потом Осокин вспомнил, что самолету взлететь в положенный срок не дали. Всех пассажиров вернули обратно в терминал и стали проводить разъяснительные беседы. Особо горластых уводили в отдельные комнаты. У всех, кто был на самолете, включая стюардесс и пилотов, изъяли мобильные телефоны и стерли все мало‑мальски фотографии и видеозаписи, удалили все переписки, не вникая в их содержание, и предупредили, чтобы в ближайший месяц люди особо не распространялись об этом, иначе…

«Да, наша система, когда действительно захочет, работает идеально», – Осокин смотрел в заиндевевший иллюминатор. А потом закрыл глаза и попытался уснуть.