Папа не придёт
– Всё? – спросил таксист, убрав последнюю сумку.
Я кивнула и села в машину.
Так и не позвонив, достала ключ, которым не пользовалась уже несколько лет. После того, как вышла замуж, домой я приезжала только в гости. Сейчас чувство было таким же.
Положила ключи на колени и вытащила полученные всего несколько часов назад в клинике бумаги. День больше не был счастливым, и радостью делиться мне уже не хотелось ни с кем. Да её и не осталось – радости. Только трезвое осознание, что я обязана встать на ноги и вырастить своего ребёнка так, чтобы ни одной твари не пришло на ум сказать, что мой малыш чем‑то обделён. Чтобы у него было всё, что сможет дать своему ребёнку Дамир.
У моей крохи есть только я. А наш папа… Наш папа не придёт. Он предатель.
Отпирая дверь, я надеялась, что мамы дома не окажется. Но надежды не оправдались. Едва я вытащила ключ из замка, дверь распахнулась.
Мама молча посмотрела на меня, потом на стоящие рядом вещи. Снова на меня.
В тишине я вошла в большую прихожую. Всё в той же тишине занесла остатки замужней жизни. Чем дольше мы молчали, тем сильнее становилось напряжение.
Я почти сдалась, хотела сказать что‑нибудь, любую ерунду, хотя бы просто «привет». Но мама ушла в кухню, и почти сразу же я услышала, как зашумел чайник.
Уже через десять минут на столе передо мной стояла чашка с крепким чаем. Мама никогда не пользовалась пакетиками – только заварным чайником. И рафинад она не признавала – сахар должен был быть в сахарнице. Исключительно песок и исключительно белый. Никаких портящих зубы леденцов и молока пониженной жирности. И ещё много всего, что на первый взгляд выглядело незначительным, но в конечном итоге превращалось в огромный снежный ком и делало жизнь с ней невыносимой.
Рассказывать в деталях, что случилось, я не хотела. Но слово за слово вывалила всё. Со слезами, всхлипами и вызывающим отвращение к самой же себе нытьём.
– Ты должна была сказать мне раньше, – заявила мама, как только я замолчала.
У меня трясся подбородок, из носа текло, лицо было мокрым, а она… не дрогнула.
Сколько её помнила, она всегда была такой. Жёсткой, властной и уверенной в своей правоте. И в кого только я пошла?!
Всю жизнь мама работала преподавателем в крупных ВУЗах, а около десяти лет назад стала деканом в МГУ. Только вот дома мне нужен был не преподаватель, и тем более не декан.
– Мам, – попросила жалобно. – Пожалуйста, не надо. Что я могла тебе сказать? Зачем? Что бы ты сделала?
Она поджала губы. Наградила меня сердитым взглядом. Хоть вслух она ничего такого сказать не успела, в воздухе так и висело «я тебе говорила».
Да, говорила. Говорила, что я должна закончить университет, получить образование. Что чувства – это только чувства. И ещё говорила, что я ничего не понимаю в жизни, что ветреная и пустоголовая. Может быть, она и права. Но уж какая есть.
– Мне никогда твоя подруга не нравилась, – всё‑таки сказала она. – Вертихвостка. Я тебя предупреждала. Но ты…
– Ма‑а‑ам, – проныла я ещё более жалобно. Слёзы то высыхали, то набегали снова.
– Что мам? – Она встала из‑за стола. – Что мам?! Всё это было ожидаемо. Или ты правда думала, выйдешь замуж за этого своего богатого…
– Мам!
Я истерично вскрикнула и тоже поднялась. И тут же тихо заплакала.
– При чём тут богатый? Я же не из‑за… – всхлипнула.
И правда, ведь не из‑за денег всё. Было. Но объяснять я не стала. Уже пыталась когда‑то. Просто смотрела на маму и надеялась, что она не станет ковырять и так кровоточащую рану.
Мама качнула головой. Вздохнула с осуждением. Конечно! Бросила учёбу, выскочила замуж, а теперь реву у неё на кухне. Она же говорила, предупреждала! Только что теперь из этого?! Не нужны мне ни её осуждающие взгляды, ни напоминания! Мне она нужна, а не декан МГУ! Неужели она не понимает?!
– Ты должна ему сказать.
– О чём?
– О беременности, Саша! Или что? Будешь тянуть ребёнка одна? Этот высокопоставленный скот будет твоих подруг трахать, а ты – в гордую и сильную играть?! С него надо получить алименты, Саша! И не вздумай…
– Нет, – ответила я. – Нет, мама! Никаких алиментов!
– Саша… – начала она строго, сделав ко мне шаг.
Я отрицательно замотала головой. Слёзы опять потекли сильнее, грудь рвало криком, плачем, невыносимым чувством любви и потери.
– Нет, мама! – вскрикнула я. – Он не узнает ничего! И ты ему не скажешь, понятно тебе?! Ничего мне от него не надо!
– Ты как была наивной дурёхой, так и осталась! Когда ты повзрослеешь?!
– Уже повзрослела! Сегодня! На целую жизнь!
– Незаметно!
– А ты заметь! Заметь уже хоть что‑нибудь, мама! Заметь, что я твоя дочь, а не одна из твоих учениц! И что мне плохо, а ты…
Я сорвалась окончательно. Рыдала и не могла остановиться. Я должна вырвать его из сердца, из жизни, из мыслей. Должна жить дальше без него, забыть о нём. Но как?! Как, если даже после того, что видела собственными глазами, я не могу не любить его?!
– Саша…
Мама подошла и как‑то неловко приобняла меня. Будто сама не знала, как это делается. А мне было всё равно. Я вцепилась в неё, уткнулась и затряслась от слёз.
– Ничего я ему не скажу. Пошёл он! – всхлипнула маме в плечо.
Её ладонь легла мне на голову. Я буквально взвыла.
– Одна буду… и… – Из самого сердца едва не вырвалось предательское: «Почему всё так, мам? Ведь я так его люблю!»
Но нет. Я затолкала слова поглубже. Стоит сказать, и когда‑нибудь мама использует их же против меня напоминанием о моей глупости. Вместо этого я просипела:
– Не с‑скажу… Никогда.
Глава 4
Саша
