Под сенью жёлтого дракона

На лице Су Фи появилось откровенное разочарование. Она тяжко вздохнула и положила ему на плечи свои руки.

– А я думала нравлюсь тебе, Колля…

– Нравишься, Су Фи. Очень нравишься. Но работа есть работа…

Су Фи снова тяжело вздохнула и даже, как показалось Риммару, на её глазах блеснули слезы.

– А когда мы теперь увидимся, Колля? Ты же не заставишь меня долго ждать? – спросила она.

Риммар снова почувствовал, с каким трудом ему даётся эта затея. Он даже попытался убедить себя, что за углом мог оказаться совершенно случайный человек.

– Я тебе передам, Су Фи…

– Лучше через Орлова, – попросила она. – Орлов хороший человек. – И снова заглянула ему в глаза. – Колля, скажи твои друзья знают, что ты пошёл на свидание со мной?

– Знает только Орлов… – ответил Риммар.

– Орлов хороший человек, – повторила Су Фи. – Но мой муж не любит его… А я не люблю своего мужа…

Откровение Су Фи ещё больше смутило Риммара.

– Су Фи, ты очень красивая женщина, – сказал он. – Таких как ты, в Яньани мало… Ты могла бы выйти замуж и за любимого человека…

На глазах Су Фи навернулись теперь уже настоящие слёзы.

– Нет, Коля… Не могла… – ответила она.

Риммар вдруг понял, что напрасно завёл этот разговор.

– Прости, Су Фи… – сказал он.

– Я уже простила, Колля… Иди…

И снова поцеловала его в щеку.

Риммар прошёл с десяток шагов и оглянулся, чтобы помахать Су Фи рукой, но на том месте, где они только что стояли, уже никого не было…

По возвращению домой Риммар слово в слово передал Владимирову, Алееву и Южину весь разговор с Су Фи.

– Ну и что нам теперь думать? – спросил Владимиров. – В чём её можно заподозрить?

Алеев молча развёл руки.

– Великий древнегреческий врачеватель Гиппократ однажды сказал: «Сколько звёзд на небе, столько обманов таит в себе женское сердце», – насмешливо проговорил он.

Однако ни Владимиров, ни Южин не поддержали шутливого тона Алеева.

– Я в самом деле не знаю, что и думать, – признался Владимиров.

– А может как раз в этом и есть подвох? – не унимался Алеев.

– Всё может быть, – согласился Владимиров и обратился к Риммару. – А ты что думаешь, Ромео?

– А я ей верю, – неожиданно для всех заявил тот. – Не знаю, что с ней произошло когда‑то, но, по‑моему, она несчастная женщина, хотя, глядя на неё, этого не скажешь.

Владимиров хмыкнул.

– Ещё один мудрец нашёлся, – сказал он. – Делать что будем? Дружить с Су Фи или заканчивать эту историю… Не совсем приличную, – добавил он. И выжидающе посмотрел на Риммара, будто от него зависело решение этого дела.

– Мне кажется, надо попробовать продолжать, – уже серьёзно высказал своё мнение Алеев. – А там видно будет…

 

5

 

К концу июля связь с Москвой стала более устойчивой после того, как Долматов что‑то перепаял в приёмнике и заменил старые кварцы на новые. Отчётливее стали прослушиваться в любое время суток японские, английские и американские радиостанции.

Не радовали только новости, поступающие советско‑германского фронта.

…Двадцать девятого числа Владимирова снова пригласили к Мао Цзэдуну.

Когда Владимиров вошёл к нему, увидел: за столом было чуть ли не всё Политбюро. Отсутствовал только Чжу Дэ. Это Владимиров отметил для себя сразу.

– Здравствуйте, товарищ Сун Пин, – невнятно проговорил Мао и указал на свободный стул за столом. – Проходите и присаживайтесь… Мы тут рабочее заседание проводим. Решили и вас пригласить…

Ещё Владимиров успел заметить, что лица у всех были такие, словно они собрались на похороны.

А Мао тем временем тихо продолжил:

– Мы на днях получили предложение от Чан Кайши возобновить переговоры. На переговорах настаивает и Исполком Коминтерна, и ваше руководство в Москве. У нас, – и Мао Цзэдун кивком головы указал на мрачно сидящих за столом членов Политбюро. – Складывается впечатление, что и Исполком, и руководство Москвы сговорились с Чан Кайши. Странно получается: ни товарищ Сталин, ни товарищ Димитров, не зная Китая и, видимо, плохо информированные о том, что у нас происходит, настойчиво советуют, что нам делать и требует невозможное. Мы относимся к таким советам, как к вздорной болтовне… – Мао Цзэдун вдруг умолк на мгновение. Наверное, он и сам догадывался, что высказался слишком неосмотрительно, и потому сразу продолжил: – Сейчас Москве в пору не давать советы другим, а думать больше о себе. Потому мы решили пригласить вас, товарищ Сун Пин. Объяснить позицию руководства Особого района и предупредить: любое вмешательство в наши внутренние дела мы вынуждены будем рассматривать как недружественный шаг по отношению к нам.

Мао Цзэдун закончил говорить и широко развёл руки, давая понять этим жестом, что разговор окончен.

Владимиров встал, но на всякий случай всё же спросил:

– Я могу идти?

Мао Цзэдун обратился к членам Политбюро, которое за всё время не проронили ни слова:

– К товарищу Сун Пину есть вопросы? – И сам тут же ответил: – Вопросов нет…

Владимиров направился к выходу, но, когда он уже был у двери, его остановил Кан Шэн.

– Товарищ Сун Пин, если вас не затруднит, зайдите ко мне завтра с утра. У меня к вам есть серьёзный разговор…

Когда Владимиров вернулся домой, его сразу обступили со всех сторон.

– Ну что, Пётр Парфёнович? – нетерпеливо спросил Долматов.

– Ультиматум нам предъявили, – ответил Владимиров.

О том, что сказал Мао в адрес Сталина и Димитрова, Владимиров решил не говорить.

– В общем, други мои, без помощи Андрея Яковлевича нам, как ни крути, видимо не обойтись… – сказал он.

…Орлов приехала, когда уже начало смеркаться и расплывчатые тени наступающей ночи стали заполнять всю долину. На фоне потемневшего неба отчётливо вырисовывались только вершины гор, не остывшие ещё от дневной жары.

Орлов медленно опустился на стул и сказал:

– Целый день были операции… Последним оказался японский пленный офицер со сквозным ранением в живот… Сначала кричал что‑то о том, что ему надо умереть, а потом, когда ему сказали, что операцию будет делать русский доктор, стих… Мужики, дайте хотя бы чай попить, – вдруг попросил он.