Под сенью жёлтого дракона

– Мы на днях получили предложение от Чан Кайши возобновить переговоры. На переговорах настаивает и Исполком Коминтерна, и ваше руководство в Москве. У нас, – и Мао Цзэдун кивком головы указал на мрачно сидящих за столом членов Политбюро. – Складывается впечатление, что и Исполком, и руководство Москвы сговорились с Чан Кайши. Странно получается: ни товарищ Сталин, ни товарищ Димитров, не зная Китая и, видимо, плохо информированные о том, что у нас происходит, настойчиво советуют, что нам делать и требует невозможное. Мы относимся к таким советам, как к вздорной болтовне… – Мао Цзэдун вдруг умолк на мгновение. Наверное, он и сам догадывался, что высказался слишком неосмотрительно, и потому сразу продолжил: – Сейчас Москве в пору не давать советы другим, а думать больше о себе. Потому мы решили пригласить вас, товарищ Сун Пин. Объяснить позицию руководства Особого района и предупредить: любое вмешательство в наши внутренние дела мы вынуждены будем рассматривать как недружественный шаг по отношению к нам.

Мао Цзэдун закончил говорить и широко развёл руки, давая понять этим жестом, что разговор окончен.

Владимиров встал, но на всякий случай всё же спросил:

– Я могу идти?

Мао Цзэдун обратился к членам Политбюро, которое за всё время не проронили ни слова:

– К товарищу Сун Пину есть вопросы? – И сам тут же ответил: – Вопросов нет…

Владимиров направился к выходу, но, когда он уже был у двери, его остановил Кан Шэн.

– Товарищ Сун Пин, если вас не затруднит, зайдите ко мне завтра с утра. У меня к вам есть серьёзный разговор…

Когда Владимиров вернулся домой, его сразу обступили со всех сторон.

– Ну что, Пётр Парфёнович? – нетерпеливо спросил Долматов.

– Ультиматум нам предъявили, – ответил Владимиров.

О том, что сказал Мао в адрес Сталина и Димитрова, Владимиров решил не говорить.

– В общем, други мои, без помощи Андрея Яковлевича нам, как ни крути, видимо не обойтись… – сказал он.

…Орлов приехала, когда уже начало смеркаться и расплывчатые тени наступающей ночи стали заполнять всю долину. На фоне потемневшего неба отчётливо вырисовывались только вершины гор, не остывшие ещё от дневной жары.

Орлов медленно опустился на стул и сказал:

– Целый день были операции… Последним оказался японский пленный офицер со сквозным ранением в живот… Сначала кричал что‑то о том, что ему надо умереть, а потом, когда ему сказали, что операцию будет делать русский доктор, стих… Мужики, дайте хотя бы чай попить, – вдруг попросил он.

Пока Алеев наливал ему чай, Владимиров поинтересовался:

– А как этот японец попал в госпиталь?

– Насколько я понял, – ответил Орлов, – Кан Шэн лично распорядился привезти его в госпиталь, и чтобы операцию делал именно я…

– Это уже интересно… – проговорил Владимиров. Значит у Кан Шэна есть какие‑то планы относительно этого офицера…

Алеев поставил перед Орловым чашку с чаем.

– Сахара нет, – предупредил он.

– Сахар вреден для здоровья. Китайцы так говорят, – усмехнулся Орлов. И тут же спросил: – А у вас как дела?

– Как сажа бела… – ответил Южин.

Орлов перевел взгляд на Владимирова.

– Что, так плохо?

– Если судить по вчерашней сводки, плохо, – ответил тот. И пояснил: – Особенно на Южном направлении. Был сегодня у Мао. Состоялся нелицеприятный разговор в присутствии почти всех членов Политбюро. Не было только Чжу Дэ…

– Он сегодня целый день был в госпитале, – сказал Орлов. – Комиссия работает. Всех выздоровевших распределяли по войсковым частям. В срочном порядке…

– Ну так вот, – продолжил Владимиров, Мао довольно резко отозвался, чего раньше не делал, о Сталине и Димитрове, и в целом об Исполкоме Коминтерна. И предупредил меня, чтобы мы не вмешивались в их дела…

Орлов, до этого спокойно пивший чай, поставил чашку на стол и энергично потёр ладони.

– Значит лёд тронулся! – неожиданно воскликнул он.

– Какой ещё лёд? – переспросил Владимиров.

– Всё будет, как надо! – сказал Орлов. – Дайте только срок…

– Будет вам и белка, будет и свисток… – чуть насмешливо заметил и Южин.

– Нет, нет, мужики! – на лице Орлова появилось что‑то вроде вдохновения. – Я вам серьёзно говорю!.. Никуда Мао не денется, если за дело взялась Цзян Цин…

– Ты думаешь? – усомнился Владимиров.

– Я уверен! – ответил Орлов.

– Ну, поживём, увидим…

 

 

Глава седьмая

 

1

 

Лань Пин появилась в доме тридцатого числа. Познакомилась со всеми и сказала:

– …Я буду стеснять вас только до обеда. В два часа дня у меня занятия в гимназии…

Держалась она просто, так, словно, со всеми уже была хорошо знакома.

– Простите, а сколько вам лет? – спросил Долматов. – Я полагал, в гимназии преподают более солидные по возрасту люди.

Лань Пин ничуть не смутил вопрос Долматова.

– Двадцать пять, – ответила она. – У нас все преподаватели молодые. Одному только директору товарищу Ван Мину тридцать восемь лет. – И продолжила: – Однажды Конфуций в беседе со своим любимым учеником Янь‑Юанем сказал: «В пятнадцать лет я обратил свои помыслы к учёбе. В тридцать лет я обрёл самостоятельность. В сорок пять освободился от сомнений. В пятьдесят лет я познал волю неба. В шестьдесят лет научился отличать правду от неправды. В семьдесят пять стал следовать велению своего сердца». – И обернувшись к Владимирову вдруг спросила: – А вам сколько лет?

– Тридцать семь, – ответил тот и улыбнулся.

– А вы напрасно так улыбаетесь, – сказала Лань Пин. – У вас как раз те годы, когда Конфуций стал освобождаться от сомнений…