Под сенью жёлтого дракона
Алеев был явно не согласен с тем, о чём сказал Владимиров.
– А давай попробуем поразмыслить. Цзян Цин неглупая женщина. Как любил выражаться один мой знакомый в Москве, она прошла Крым, рым и медные трубы, прежде, чем стать женой Мао. Так? – обратился он ко всем.
– Ну так, – ответил Южин.
– Она получила всё, о чём мечтала, – продолжил Владимиров. – По крайней мере так она думала сначала. А в какой‑то момент вдруг поняла, что ей чего‑то недостаёт…
Алеев скептически усмехнулся.
– Пётр Парфёнович, любому человеку всегда чего‑то недостаёт до полного счастья! – возразил он.
– Я о другом, – продолжил Владимира. – Ей недостаёт общения с людьми, которым бы она демонстрировала не только своё обаяние, но и ум, и начитанность, и могла бы говорить о литературе и театре. В окружении Мао она просто задыхается…
– Ну хорошо, Пётр Парфёнович, – согласился наконец Алеев, – может это и так. А причём здесь Чэнь Бода? Он что её полпред?
– А вот этого я не знаю, – ответил Владимиров. – Но пока что ничего плохого в приезде Чэнь Бода я не вижу…
3
Всю ночь с тридцать первого августа на первое сентября Владимиров просидел у приёмника вместе с Риммаром. Эфир разрывался от срочных сообщений: японские, английские и американские радиостанции, словно сговорившись, передавали одни и те же сведения о боях под Сталинградом и близкой победе Гитлера на Волге.
Уже во второй половине ночи радио Токио передало сводку об успешных боях японцев на Тихом океане. Затем диктор заговорил о мощи Квантунской армии, которая, по его словам, была гарантом безопасности Японии от угрозы, нависший с континента.
Под утро Риммар поймал волну, на которой работала радио центрального правительства Китая. Диктор сообщил о начале крупного наступления правительственных войск в провинции Чжэцзян. Это вселяло небольшую, но всё же надежду на то, что Японии пока не до войны с Советским Союзом.
Весь день прошёл в доме в молчаливо‑тревожном ожидании. Никому не хотелось верить в самое худшее, что могло произойти на Волге. Все понимали: падение Сталинграда станет сигналом для Японии обрушиться на Советский Союз. В Токио уже не скрывали своих планов о присоединении к Японии русских земель до Урала.
О праве Японии на земли до Урала заявлял неоднократно и глава японского правительства генерал Тодзио.
…День был на исходе, когда в доме появился посыльный из канцелярии Мао Цзэдуна и сообщил, что Владимирова хочет видеть председатель товарищ Мао Цзэдун.
…Когда Владимирова пропустили к Мао, он увидел: за рабочим столом вместе с Мао сидели Дэн Фа, Жэнь Биши и Сяо Цзинь‑Гуань. Владимиров поздоровался со всеми. Он хорошо их знал. Они входили в ближайшее окружение Мао. Кроме Дэн Фа.
Мао Цзэдун встал с места и пошёл Владимирову навстречу. Взял под руку, провёл к кожаному креслу и предложил присесть. Сам сел в соседнее кресло и уже привычно поинтересовался у Владимирова состоянием его здоровья. Потом позвал Цзян Цин и попросил её распорядиться накрыть стол.
Не прошло и несколько минут, как появился повар с большим подносом, на котором были миски с рисом и отварной курицей. Затем он подал чашки для чая, стаканы и бутылку «Ханжи».
Всё это происходило при гробовом молчание сидящих за столом. По их мрачным лицам Владимиров догадался, что перед его приходом, по всей видимости, здесь состоялся нелицеприятный разговор.
Цзян Цин, которая помогала повару расставлять всё на столе, украдкой улыбнулась Владимирову. Когда уже стол был накрыт она сходила на кухню, и вернулась с вазочкой, наполненной земляными орешками, поставила её перед Мао и села рядом с ним.
Владимиров обратил на это внимание. Обычно Цзян Цин уходила к себе в комнату или на кухню.
И ещё бросилось в глаза: за столом не было Кан Шэна, без которого не проходили, как правило, такие встречи.
– Ну что друзья! – произнёс Мао Цзэдун, взял бутылку «Ханжи» и подал её Дэн Фа. – Разливай! Нечасто нам удается в последнее время уделять себе внимание. – Обнял Цзян Цин за плечи и продолжил: – Моя жена меня упрекает в том, что я много работаю и не приглашаю к нам самых близких друзей. Решил исправить свою ошибку…
Пока Мао неторопливо говорил Дэн Фа разлил «Ханжу» по стаканам.
Мао поднял свой стакан и продолжил всё так же неторопливо:
– …Однажды один из учеников Конфуция по имени Цзы‑гун спроси у него: «Что можно сказать о человеке, делающем добро людям и способным оказывать помощь народу? Можно ли его назвать человеколюбивым?» Конфуций ответил: «Почему только человеколюбивым? Не следует ли назвать его мудрым?» Давайте, друзья, выпьем за то, чтобы мы всегда были мудрыми и помнили, что за нами стоит многострадальный китайский народ, судьба которого зависит и от нас с вами.
Первым выпил Мао, за ним Жэнь Биши и уже потом Дэн Фа и Сяо Цзинь‑Гуань. Цзян Цин к своему стакану даже не притронулась.
Владимиров выпил «Ханжу» последним и снова уловил на себе быстрый взгляд и улыбку Цзян Цин.
Закусывать, как все, Мао не стал. Он высыпал из вазочки себе на ладонь немного земляных орехов и обратился к Владимирову:
– Товарищ Сун Пин, мы знаем о трудном положении, в котором оказалась ваша Красная Армия и особенно на Юге страны. Неужели Сталин не мог этого предвидеть? Нефть, продовольствие, хорошие дороги… Ко всему прочему рядом Турция, союзник Гитлера… Или после драки кулаками не машут?
В последних словах Мао Цзэдуна прозвучали ничем не скрытые насмешливые нотки.
– Драка ещё не закончилась, товарищ председатель, – ответил Владимиров.– И говорить о исходе этой драке ещё рано.
Мао, казалось, не удивил ответ Владимирова. Он неопределенно хмыкнул и произнес:
– Я рад, товарищ Сун Пин, что вы так думаете. Но мы хотели бы поговорить с вами о другом, – Мао жестом руки показал Дэн Фа, чтобы он снова разлил по стаканам «Ханжу». И продолжил: – Как вы думаете, прилёт Черчилля в Москву принесёт какую‑нибудь пользу?
Вопрос для Владимирова оказался настолько неожиданным, что он даже слегка растерялся.
Мао, наверное, это заметил, потому как сразу повторил свой вопрос, но по‑другому.
– Что дала эта встреча с Черчиллем Сталину? Черчилль всегда был врагом Сталина.
Владимиров всё понял.
– Когда идёт такая война, я думаю, чтобы спасти себя, и выжить, можно подружиться даже с дьяволом.
Мао снова хмыкнул и улыбнулся первый раз за всё время.
