Под сенью жёлтого дракона

И Владимиров внимательно посмотрел на Алеева.

– Дело в том, что… В общем вчера, когда я ездил к Кан Шэну за информацией, – начал медленно говорить тот, – я встретил у него, по‑моему, этого Доихара…

– Как встретил? – переспросил Владимиров.

– Ну как… Я входил в кабинет Кан Шэна, а тот выходил, – ответил Алеев. Ещё раз посмотрел на фотографию и уверенно сказал: – Это точно он…

Владимиров недоверчиво хмыкнул.

– Борис Васильевич, а ты не ошибаешься?

– Нет, – ответил тот. – Точно он…

– Ну и чудеса в решете, – задумчиво произнёс Владимиров.

В это время на пороге дома появился Южин. Он ездил к Орлову в госпиталь, чтобы тот посмотрел нарыв, который появился у Южина на ноге.

– А у меня новость! – объявил Южин. – Командование госпиталя направляет нашего Андрея Яковлевича с инспекцией в войска восьмой армии! С завтрашнего дня, – добавил он. И тут же поинтересовался: – Непонятно… А почему у вас такие мрачные лица?

– Радоваться нечему, – ответил Владимиров и рассказал Южину о появлении в Яньани Доихара.

Тот спокойно выслушал и заявил:

– Пётр Парфёнович, всё может быть! Кан Шэн темная лошадка!..

Уже вечером за ужином Владимиров снова заговорил о Доихара.

– …Не даёт он мне покоя, – сказал он. – Или этот Доихара совсем страх потерял, или у него есть гарантия того, что его здесь никто не тронет.

Вечером приехал Орлов. От ужина отказался, но чай выпил с удовольствием. И сообщил:

– Я завтра с двумя нашими врачами еду в распоряжении 120‑й пехотной дивизии восьмой армии. С инспекцией. Не знаю, на какое время и с какой целью эта инспекция…

– Может хотят избавиться от твоего присутствия в госпитале на какое‑то время? – предположил Владимиров.

– Или избавиться совсем, – мрачно пошутил Орлов. И, заметив на лицах Владимирова, Алеева и Южина удивление, торопливо добавил: – Это к слову пришлось… Что я уже узнал. Командир 120‑й дивизии Хэ Лун делегат седьмого съезда. В настоящее время находится в Яньани. Это уже наводит на некоторые мысли. А что нового у нас?

Владимиров коротко рассказал о последних новостях. Орлов молча выслушал и стал собираться.

– …Если завтра будет время, заеду… – сказал он.

На следующий день Орлов действительно заехал попрощаться.

– …Поездка будет, скорее всего, не простая, – сказал он. – До расположения 120‑й дивизии отсюда около двухсот километров. Это мне сегодня рассказали. И ещё до штаба дивизии не меньше сорока. Но самое интересное заключается в том, что дорог туда нет. Одни тропы. И то в тех местах, где стоят храмы…

– Поедете с охраной? – спросил Алеев. – Там же бандитов и шалых людей на каждом шагу…

Орлов пожал плечами.

– Без охраны… Об охране речи не было… Ну всё. Давайте прощаться.

Он обнял всех по очереди. Потом пошёл попрощаться с Долматовым и Риммаром.

Когда вышел из радиоузла, предупредил:

– Провожать не надо… Не люблю проводов…

Когда за Орловым закрылась дверь, Южин мрачно обронил:

– Так нас всех разошлют по всему Особому району, да так, что мы вместе и не соберёмся…

– Никто нас, Игорь Васильевич, никуда не разошлёт, – возразил Владимиров. Усмехнулся и добавил: – Это им ни к чему… По крайней мере пока…

 

5

 

Начиная с восемнадцатого сентября и в течение последующих нескольких дней британские радиостанции активно обсуждали решение Черчилля приостановить отправку конвоев в Мурманск и Архангельск, ссылаясь на то, что немцы кроме самолётов, базирующихся на аэродромах Норвегии, направили в район прохождения конвоев десятки надводных кораблей и подводных лодок. В том числе и тяжёлый крейсер «Тирпиц», который немцы считали непотопляемым. Диктор одной из радиостанций даже привёл слова Черчилля: «…Мы не считаем правильным рисковать нашим флотом к востоку от острова Медвежий…» Другая радиостанция, тоже ссылаясь на слова Черчилля, заявила: «…Потеря кораблей военно‑морского флота в ходе проведения конвоев в Мурманск и Архангельск может отразиться на открытии второго фронта в Европе в 1943 году».

Долматов, принявший эти сообщения, даже выругался.

– Это прямой намёк немцам, – сказал он. – Не волнуйтесь, ребята! Воюйте и дальше!..

– Леонид Васильевич, а что ты хотел от них услышать? – спросил Владимиров. – Они пекутся о себе! И попробуй их в этом упрекнуть… Всё остальное – это область политики. – И сменил тему разговора. – Я вчера перебрал бумаги, которые дал мне Ван Мин. И нашёл, как мне кажется, ключик к сегодняшним событиям в Яньани. И знаете где он? В выступлении Ван Мина на заседании Политбюро в августе 1930 года после его возвращения из Москвы. Он тогда выступил с резкой критикой позиции Мао за его попытки использовать Красную Армию, как инструмент воздействия на распространение революционных идей среди сельского населения. Ван Мин тогда указал на порочность такой политики.

Алеев, присутствующий при этом разговоре, неопределенно пожал плечами. По всей видимости слова, переведённые Владимировым, вызвали у него сомнение.

– Ну хорошо, – сказал он. – Допустим, что это так. Мао избавится от неудобных для него людей. А дальше что? Объявит войну Чан Кайши или выступит против японцев?

Никто Алееву не возразил. Действительно, в Яньани завязался тугой узел, в котором переплелись не только судьбы отдельных людей с их прошлым и настоящим, но и судьбы миллионов китайцев. И заставить Мао каким‑либо образом пойти на переговоры с Чан Кайши в целях создания единого антияпонского фронта или остановить пресловутый Чжэньфын у Владимирова уже не было надежды.

…Поздно вечером Риммар, прослушивал несколько зарубежных радиостанций, которые комментировали события под Сталинградом. И только одна американская радиостанция назвала оборону города героической, где русские дрались за каждый дом, каждый этаж и каждую комнату. Большинство же дикторов, предсказывали падение Сталинграда делом ближайших дней.

…Перед рассветом Владимиров проснулся от лая собаки. Открыл глаза и увидел через бумажное окно, выходящее в сторону горы, тревожные отблески пламени.

Он быстро оделся, вышел из дома и остолбенел: горела крыша их склада.

Владимиров бросился будить Долматова, Южина и Алеева.