Под сенью жёлтого дракона
Алеев достал из кармана кошелёк, отсчитал сто китайских долларов и подал их китайцу.
– Не потрать только на опиум, – сказал он. – И иди с богом.
Китаец стал часто кланяться и повторять:
– Спасибо вам… Спасибо… Я пойду куплю чумизы и риса и накормлю своих дочерей и жену…
Когда они немного отъехали, Владимиров спросил:
– А почему ты про опиум сказал?
Алеев мрачно усмехнулся.
– Когда мы с Южиным ездили в войска, всего насмотрелись, – ответил он.– Целые деревни одуряют себя опиумом…
Махнул рукой и умолк.
– Удивительное дело… – немного помолчав, продолжил Владимиров. – Трудолюбивый народ… А во что его превратили… Я даже не представляю себе, как они будут выкарабкиваться из всего этого…
– Выкарабкаются, – неожиданно уверенно заявил Алеев. – Мы с Южиным видели воодушевление на лицах не только у командиров, но и у рядового состава. Они готовы перенести всё, лишь бы победить своих врагов. Ты знаешь, какая заветная мечта у каждого военного? – вдруг спросил он. Улыбнулся и сам же ответил: – Иметь маузер!..
Разговаривая, они выехали на окраину города, где река подходила близко к крепостной стене и к немалому удивлению увидели на берегу реки Цзян Цин и Су Фи. Они словно маленькие дети бросали в воду камешки и смеялись, если у кого‑то камешек долетал до скалистой глыбы метров в двадцати от берега. Чуть поодаль на корточках сидели охранники‑маузеристы.
– Поехали отсюда, – сказал Владимиров. Но было уже поздно. Су Фи заметила их и приветливо помахала рукой.
Обрадовалась и Цзян Цин, и тоже махнул рукой.
– Подъезжайте к нам! – крикнула она.
– Ну вот… – недовольно буркнул Владимиров. – Донесут Мао, а тот может подумать чёрт означает что…
Когда Владимиров с Алеевым подъехали, Цзян Цин, не скрывая искреннего удивления, спросила:
– А вы как здесь оказались?
– Решили с Борисом Васильевичем по городу поездить. Посмотреть… – ответил Владимиров.
В глазах у Цзян Цин загорелись игривые искорки.
– А мы тоже с Су Фи захотели на речку посмотреть… Это она сейчас такая тихая, а после дождей и особенно весной она становится, как разъярённая тигрица…
И снова глаза Цзян Цин загорелись игривыми искорками, но тут же погасли.
Глядя на неё Владимиров невольно подумал: «Да… А ты умеешь управлять своими эмоциями». А вслух сказал:
– Это хорошо или плохо, что река превращается в разъяренную тигрицу?
И тут же пожалел, что спросил об этом.
– А можно мне ответить? – вступила в разговор Су Фи. Выжидающе глянула на Цзян Цин, потом перевела взгляд на Владимирова. И только после этого продолжила: – Хорошо для тигрицы и плохо для того, на кого она охотится…
Слова Су Фи, видимо пришлись не по душе Цзян Цин, потому как на её лице сразу появилась тень недовольства.
– Нам пора ехать… – проговорила она и попросила охранников подвести лошадей.
– А как поживает Колля? – спросила Су Фи. – Он у вас всегда занят?
– Работа у него такая, – ответил Владимиров.
– Жалко… – проговорила Су Фи. – Какой он несчастный…
На что Цзян Цин сухо заметила:
– В счастье человек должен быть умерен…
– Да, да… – покорно согласилась Су Фи.
Когда Цзян Цин с Су Фи отъехали, Алеев, глядя им вслед спросил:
– Пётр Парфёнович, а ты знаешь, кому принадлежат эти слова о счастье?
– Конфуцию? – насмешливо произнёс Владимиров.
– Нет! – ответил Алеев. – Правителю Древнего Коринфа могучему Периандру, который ввёл закон о порядке чеканки монет, установил госпошлину на ввозимые и вывозимые товары и ввёл закон о налогах на роскошь!
Владимиров удивленно покачал головой.
– Ты полагаешь, Цзян Цин знает что‑то о Периандре? – неуверенно спросил он.
– Женщины всегда знают больше, чем мы думаем, – ответил Алеев. – С ними надо всегда держать ухо востро… А с этими особенно…
4
Первая половина ноября прошла в тревожном ожидании сводок Совинформбюро с Юга России. Ждали их с нетерпением и в руководстве Особого района. Все понимали: от исхода сражения за Сталинград будет зависеть многое не только на Волге, но и здесь и на всём Дальнем Востоке.
Зарубежные радиостанции теперь ежедневно сообщали об успешных боях советских войск на Волге. И уже казалось на второй план ушли их сообщения о боях в Египте союзников под командованием генерала Александера против немецкой группировки войск во главе с Роммелем.
Не обходили они молчанием и прилёт генерала Хэрли в Москву, где он передал Сталину личное послание президента США Рузвельта.
Наконец девятнадцатого числа в конце дня Долматов принял первое радостное сообщение о фланговом наступлении советских войск под Сталинградом и прорыве обороны противника в глубину до семидесяти километров, а также о разгроме немецких войск под Орджоникидзе и успешных боях под Туапсе, где немцев остановили всего в нескольких километрах от берега моря.
Когда Долматов сообщил об этом, в доме все кричали «Ура!» до хрипоты, а когда успокоились, Южин сказал:
– Это начала их конца!.. – и с мольбой в голосе обратился к Владимирову:– Пётр Парфёнович, ну разреши по такому поводу…
– Хорошо. Разрешаю, – ответил. – Коля, организуй всем по сто грамм… За такое грех не выпить!..
Когда Риммар разлил разведённый спирт по чашкам, Южин снова обратился к Владимирову:
– Пётр Парфёнович, тебе слово.
Владимиров обвел всех посветлевшем взглядом.
– За нашу победу! – сказал он.
Наверное, слова его прозвучали долгожданной музыкой в душе у каждого сидящего за столом, потому как каждый повторил:
– За нашу победу!
