Правила вежливости
Когда я пришла в себя, то оказалось, что я лежу вверх ногами, зажатая между рычагом переключения скоростей и приборной доской. Было холодно. Дверца со стороны водителя была распахнута настежь; извернувшись, я сумела разглядеть Тинкера, лежавшего у края тротуара. Пассажирская передняя дверца была закрыта, но Ив исчезла.
Извернувшись, я выползла из машины. Было больно дышать, похоже, у меня было сломано ребро. Тинкер уже поднялся на ноги и, пошатываясь, подбирался к Ив, которую в результате удара выбросило через ветровое стекло. Она безжизненной кучей тряпья лежала на земле.
Откуда ни возьмись появилась «Скорая помощь»; из нее выскочили два молодых человека в белых халатах с носилками; все это было похоже на хронику событий Гражданской войны в Испании.
– Она жива, – сказал один из медиков своему коллеге, и они уложили Ив на носилки.
Ее лицо было так изрезано и окровавлено, что более всего походило на кусок сырого мяса.
Я ничего не смогла с собой поделать и отвернулась.
Тинкер тоже ничего не мог с собой поделать. Он смотрел на Ив как завороженный, да так и не отвел от нее глаз, пока перед ним не захлопнулись двери операционной.
8 ЯНВАРЯ
Когда он вышел из больницы, у тротуара уже выстроилась целая вереница такси, словно это был какой‑то отель. Странно, рассеянно подумал он, оказывается, уже совсем стемнело. Хорошо бы узнать, который теперь час.
Водитель такси, стоявшего в очереди первым, кивнул ему. Но он только головой покачал.
Какая‑то женщина в меховом пальто, выбежав из больницы, буквально запрыгнула на заднее сиденье того такси, которое он не взял, захлопнула дверцу и, чуть наклонившись к водителю, громко протрещала нужный адрес. Такси моментально умчалось, и его место тут же заняла следующая машина. Остальные таксисты тоже немного продвинулись вперед. Интересно, с удивлением подумал он, куда та женщина так спешила? Подобная торопливость показалась ему неуместной. Правда, потом он решил, что если у кого‑то есть веские причины торопиться в больницу, то у других могут быть не менее веские причины торопиться из больницы домой или куда‑то еще.
Сколько раз он сам так же запрыгивал на заднее сиденье такси и поспешно выпаливал нужный адрес? Сотни? Тысячи?
– Закурить хотите?
Какой‑то мужчина вышел из больницы и остановился в паре шагов от него, чуть правее. Это был один из хирургов – ведущий специалист, осуществлявший наиболее сложные восстановительные операции. На вид ему можно было дать максимум лет сорок пять, и, судя по всему, характером он обладал уравновешенным и дружелюбным. Он, видимо, вышел покурить в образовавшийся между операциями перерыв, так как на его рубашке не было ни пятнышка. Сигарета дымилась у него в руке.
– Спасибо.
Он с благодарностью вытянул сигарету из предложенной хирургом пачки. Один знакомый как‑то сказал ему, что если он когда‑нибудь бросит курить, то будет помнить свою последнюю сигарету лучше, чем все прочие события своей жизни. И это оказалось действительно так. Последнюю сигарету он выкурил на платформе вокзала в Провиденсе за несколько минут до отправления поезда, следовавшего в Нью‑Йорк. Это было почти четыре года назад.
Он сунул сигарету в рот и принялся шарить в карманах, ища зажигалку, но хирург опередил его, поднеся свою.
– Спасибо, – снова сказал он, наклоняясь над язычком пламени, и вдруг вспомнил, что одна из сестер хирургического отделения успела рассказать ему, что этот хирург успел побывать на войне – совсем юным интерном работал в госпитале во Франции, и в какой‑то момент этот госпиталь оказался чуть ли не на линии фронта. Этот опыт сразу в нем чувствовался. Особенно в его спокойной и уверенной манере держаться. Он выглядел как человек, который завоевал эту уверенность, постоянно рискуя жизнью и делая свое дело, несмотря на близость вражеских войск; как человек, который больше никому ничего не должен.
А хирург задумчиво посмотрел на него и спросил:
– Вы когда в последний раз дома были?
А действительно, когда я в последний раз был дома? – спросил он себя.
Хирург, впрочем, его ответа ждать не стал и пояснил:
– Она, возможно, еще несколько дней пробудет без сознания. А вот когда она очнется, тут‑то вы ей и будете каждую минуту нужны. И вам надо быть к этому готовым, а потому поезжайте сейчас домой и постарайтесь хоть немного поспать, а потом как следует поешьте, да и выпить немного не помешает. И не волнуйтесь вы так. Ваша жена в прекрасных руках.
– Спасибо, – сказал он.
К больнице подъехало очередное такси и пристроилось в конец очереди.
На Мэдисон, подумал он, будет такая же очередь из такси, мающихся от безделья у отеля «Карлайл». И на Пятой авеню тоже – перед «Стэнхоуп». В каком еще городе мира столько свободных такси? Они торчат на каждом углу, перед каждым входом в отель. Только и ждут, чтобы ты, даже не переодевшись, не успев еще раз подумать, не сказав никому ни слова, сел в машину, которая моментально доставит тебя хоть в Гарлем, хоть на мыс Горн.
– …Только она мне не жена, – наконец выговорил он.
Хирург даже сигарету изо рта вынул.
– О, простите. Просто наша медсестра уверяла меня, что…
– Мы просто друзья.
– Ну да. Конечно.
– Мы были вместе в машине, когда произошла эта авария.
– Ясно.
– И за рулем был я.
Хирург промолчал.
Еще одно такси уехало прочь, и очередь снова немного продвинулась.
– О, простите… Ну да… Конечно… Ясно…
Весна
Глава пятая
Совершить и не совершить[1]
[1] Глава называется «To Have & To Haven’t», но маленькое изменение, внесенное мной в название романа Э. Хемингуэя («Иметь и не иметь»), придает этому выражению несколько иной оттенок, поскольку сокращенная форма «haven’t» предполагает нечто такое, чего вы не совершали, в противоположность полной форме «have not» (как у Хемингуэя), обозначающей то, чего вы не имеете. (
Прим. авт.)
