Правила вежливости
– С 1934‑го, – ответила я.
– Но тогда вы там, наверное, старше почти всех девушек?
– Вовсе нет.
Несколько секунд мы обе молчали, и я уж подумала, что она наконец‑то догадалась, что разговаривать мне совсем не хочется. Но тут Шарлотта вдруг разразилась восторженным монологом:
– Правда ведь, мисс Маркхэм – это что‑то? Я таких людей больше никогда не встречала. А как она умеет произвести впечатление! Знаете, она ведь очень хорошо говорит по‑французски. Я сама слышала, как она разговаривала по‑французски с кем‑то из партнеров. Поклясться готова: она всего один разок глянет на набросок письма – и слово в слово все запомнит!
Я никак не ожидала, что Шарлотта примется болтать, да еще и со скоростью в два раза больше обычного. «Может, это у нее что‑то нервное?» – думала я. Или ей просто хочется высказать как можно больше, пока поезд не прибыл на ее станцию?
– …Но с другой стороны, – продолжала трещать она, – в «Куиггин и Хейл» вообще все очень милые, ну просто очень! Даже партнеры! Я тут на днях заходила в кабинет мистера Куиггина – мне нужно было кое‑что у него подписать. Вы были у него в кабинете? Ну конечно же, были! И наверняка видели, какой у него там аквариум. Рыбы в нем прямо‑таки полно, а одна маленькая рыбка – синяя‑синяя, просто удивительного оттенка! – носом прижалась к стеклу и смотрела на меня. И я тоже глаз от нее отвести не могла. Хотя мисс Маркхэм постоянно нам говорит, чтобы мы не позволяли себе «блуждать взглядом», входя в кабинет кого‑либо из партнеров фирмы. А вот мистер Куиггин, как только покончил с бумагами, сразу встал из‑за стола, подошел ко мне и стал рассказывать, какая из его рыб как называется на латыни!
Шарлотта на полной скорости неслась дальше, а я заметила, что та горничная, что сидела напротив нас, подняла глаза и внимательно смотрит на Шарлотту. Она явно прислушивалась к ее рассказу, и на лице у нее было такое выражение, словно это она сама еще совсем недавно стояла перед огромным аквариумом в кабинете своего шефа, и в те времена у нее тоже были тонкие, как у Шарлотты, черты лица и прекрасная кожа, и глаза у нее тогда были полны надежды и широко распахнуты навстречу миру, и ей тоже этот мир казался справедливым и полным чудес.
Поезд прибыл на станцию «Канал‑стрит»[1], двери открылись, но Шарлотта была так увлечена, что этого даже не заметила.
– Разве это не ваша остановка?
Шарлотта ойкнула, подскочила, застенчиво и очень мило помахала мне рукой и исчезла.
И лишь когда двери уже закрылись, я заметила, что папка с документами так и осталась на сиденье рядом со мной. К первой странице была скрепкой пришпилена пометка: Взято со стола Томаса Харпера, эсквайра. Так звали молоденького юриста из компании «Кемден и Клей». Пометка была написана от руки его полудетским почерком. Возможно, он просто свалил на Шарлотту часть своих обязанностей, воспользовавшись своим обаянием примерного школьника, и попросил ее доставить документы. Впрочем, особо очаровывать Шарлотту ему и не требовалось: она была прямо‑таки создана для того, чтобы ее кто‑нибудь очаровывал. Или смущал. Но в любом случае им обоим явно не хватало здравомыслия. Ведь если Нью‑Йорк – это машина со множеством людей‑винтиков, то нехватка здравомыслия у одних как раз и служит той необходимой смазкой, которая дает возможность другим, то есть нам, остальным винтикам, крутиться гладко, без задержки. Ну что ж, в итоге эти двое, так или иначе, получат по заслугам. Я положила папку обратно на сиденье.
Мы все еще стояли на той же станции. На платформе у закрытых дверей вагона собралась небольшая группа жителей пригорода, и они с надеждой смотрели на нас сквозь стекла, словно рыбы в аквариуме мистера Куиггина. Я отвела от них взгляд и вдруг заметила, что та горничная печально на меня смотрит, время от времени словно указывая глазами на забытую папку с документами. Смотрит так, словно хочет сказать: по заслугам получат не они, а она, эта девочка. А симпатичный парнишка Томас Харпер, обладающий хорошо подвешенным языком и мальчишеской челкой, спадающей на лоб, наверняка сумеет как‑то отболтаться. В общем, расплачиваться за небрежность обоих придется той маленькой мисс Большие Глаза.
Двери вагона снова открылись, и жители пригорода ринулись на свободные места.
– Вот ведь дерьмо! – мрачно буркнула я, схватила папку и успела всунуть руку между створками дверей, не дав им закрыться.
– Ты что это, моя лапочка? – с укором сказал мне один из контролеров.
– Сам ты лапочка! – рявкнула я и ринулась в сторону лестницы, выходящей к Ист‑Сайду, а потом стала пробираться сквозь толпу в сторону Ладлоу, высматривая среди широкополых шляп и набриолиненных волос шляпку Шарлотты с качающейся на ней черной хризантемой. Если через пять кварталов я ее догнать не сумею, сердито уверяла я себя, то эта папка отправится на переговоры с первым же мусорным баком!
Я увидела ее на углу Канал‑стрит и Кристи.
Она стояла перед магазином «Шоц и сыновья» – кошерной лавкой, торгующей всевозможными маринованными продуктами. Но ничего не покупала, а просто беседовала с какой‑то крошечной старушкой с такими же, как у нее самой, черными глазами. Одежда на старушке тоже была какая‑то траурная – видимо, у них это семейное, подумала я. В руках у пожилой дамы был локс[2], явно купленный к ужину и завернутый во вчерашнюю газету.
– Прошу прощения…
Шарлотта вскинула глаза, увидела меня, и удивление сменилось у нее на лице девчоночьей улыбкой до ушей.
– Кэтрин!
И она тут же с гордостью указала на черноглазую старушку:
– А это моя бабушка!
(Да уж, тут трудно было ошибиться!)
– Рада с вами познакомиться, – любезно улыбнулась я.
Шарлотта что‑то сказала на идиш, видимо, объясняя бабушке, что мы вместе работаем.
– Вот. Вы забыли это в поезде, – сказала я, подавая ей папку.
Улыбка сползла с лица Шарлотты. Побледнев, она взяла папку и в ужасе пролепетала:
– И как это я могла допустить такую оплошность! Просто позор! Уж и не знаю, как мне вас благодарить!
– Ладно, забудьте.
Она секунду помолчала, а потом, не выдержав, призналась:
[1] Канал‑стрит – одна из важнейших улиц нижнего Манхэттена, соединяющая Манхэттен с Джерси‑сити посредством подводного туннеля под Гудзоном.
[2] Lox (идиш) – вариант копченого лосося.