Предатель. Я не вернусь
– Чем занималась?
– Сидела дома, читала, ела, убиралась, стонала от распухших ног, ела, – отвечает ехидно, усевшись в свое любимое кресло.
Ступаю в ванную, мою руки, умываюсь. Принимаю душ, сменив одежду на домашнюю выходу к ней.
Она может злиться. Она может со мной не разговаривать, но она знает, что сейчас я разверну ее кресло к дивану, сяду прямо перед ней и взяв ладони ее ступни начну разминать, пока она не станет мерно дышать, почти засыпая от удовольствия. А я, слушать тихие стоны и наслаждаться этой музыкой.
– Ненавижу, когда ты так делаешь, – кое‑как собравшись говорит мне.
– Как? – улыбаюсь. – Вот так? – нажимаю сильнее в центр ее пятки.
– Ммм… боже… ну почему ты не можешь быть таким всегда? – выдает, находясь в состоянии полного откровения.
– Потому что иначе, тебе станет скучно, – целую пальцы, перемещая губы выше. – Потому что мне нравится сердитая Вера, – дохожу до колен, опуская ее ноги на пол, где оказываюсь сам перед ней.
Она открывает глаза, в которые я смотрю прямо напротив. Женские, тонкие пальчики пропускают через себя мои чуть длинные волосы и сжимает их на затылке.
Приближаюсь как по сигналу к ее лицу и дышу ароматом дорогого парфюма, который раскрывается на ее коже будоража мои рецепторы.
– А я, – шепчет в приоткрытые губы, – все равно ненавижу…
Опускаю руки на ее талию и погладив ее смещаю ладони на большой живот, обхватывая его ими почти полностью в таком положении.
– Как он там? – целую в губы едва коснувшись их.
– Решил, что мне не нужны крайние ребра и работает над их удалением, – тихо смеется, а я опускаю голову и целую в самый центр живота.
– Говорил же там будущий хирург, – наслаждаюсь тем, как она гладит шею, плечи.
– А может костоправ.
– Может.
Ненадолго замираем, и момент почему‑то каждый раз исчезает. Словно растворяется.
– Я голоден. Что у нас на ужин?
– Рыба запеченная и овощи. Тебе еще пюре приготовила.
– Спасибо, – целую в щеку и встаю.
– Помочь?
– Не стоит, я сам.
– А подушку мне принести можешь?
– Конечно.
Приношу ей ее любимую вещь, с которой ей удобней сидеть и под звуки какого‑то фильма ухожу на кухню, размышляя над тем, что эту стену невидимую, но слишком ощутимую стоит наконец преодолеть. И полагаю, что она состоит из доверия.
Глава 2
Вера
Как только муж скрывается за стеной кухни мне на телефон приходит сообщение с неизвестного номера.
«Привет, малышка! Как ты? Еще помнишь меня?»
Сначала удивляюсь, а потом вспоминаю, что только один человек зная как меня бесит это, мог себе такое позволить.
«Привет, Рома. Прекрасно помню. И даже то, как ты свалил в закат посмеиваясь мне в лицо. С чего вдруг вспомнил?»
Руки дрожат. Потому что я стараюсь не окунаться в тот месяц, когда отец пришел и просто сказал, что есть некий Глеб Титов и я стану его женой.
Мама молчала, пока я выдавала тираду о несправедливости, а стоило попросить у нее защиты и понимания, как тут же встала на его сторону. В общем‑то против его слова она не шла ни разу. Чего удивляться?
«– Брось папа, это не смешно, – стою ошеломленная заявлением предков. – Мам скажи ему. Это ведь какой‑то бред. У меня есть Рома. А этого старого мужика сплавьте еще кому‑нибудь или заведите еще одну дочь.
– Что за разговоры, Вера? – папа, теряя терпение сжимает кулаки и покрывается красными пятнами на лице.
– А ты думал, что я с радостью выйду за этого тридцатилетнего Глеба Титова?
– А ты думала, что я позволю дочери таскаться с этим оборванцем? Не для того я вкладывал в тебя столько денег.
Началось.
– Ну да, заведи снова тему о том, что я твоя главная инвестиция. Мам, а ты почему молчишь? – смотрю на нее уже заранее зная, что я последняя чью сторону она примет. У нас ведь не принято идти против слов папы, даже если это полная чушь.
– Потому что согласна с отцом. Пора взрослеть дочка.
– Я вроде как уже и не маленькая.
– Тогда веди себя соответствующе.
– Вопрос решен, Вера, – перебивает нас обеих и ставит точку. – В эту пятницу будет ужин. Мы пригласили Глеба к нам. Он уже в курсе мероприятия и будущего торжества разумеется. Он не против, поэтому будь готова, – не против? Ну разумеется, ему в жены двадцатилетняя невеста попала. – Принарядись, выберите платье с матерью соответствующее. И не вздумай что‑то учудить. Твое будущее уже решено и так было всегда, к чему сейчас сопротивляться.
– А как же то, что я хочу? Вы не дали поступить на хореографический, вы не позволили даже просто продолжить танцевать…
– Потому что эти пляски то, что не прокормит. Не покажет тебя как личность сильную и умную. Хочешь танцевать у тебя есть дом, попросишь Глеба сделает комнату для танцев. Остальное оставь. Тебе двадцать, через год появится ребенок. О каких танцах вообще речь?
– Ребенок? Ты точно бредишь. Это ваши мечты, пап, а не мои. Да я лучше из дома уйду.
– Нет, – хватает за руку и дергает меня так, что нижней челюстью бьюсь об верхнюю, – ты останешься тут и не выйдешь из дома до тех пор, пока не смиришься. А с этим нищим я поговорю. Не хватало мне этого позора для полного счастья.
– Не смей. В конец хочешь меня опозорить?
– Если понадобится, я закрою тебя дома до самой свадьбы. А потом посоветую Глебу отправить тебя за границу учиться, пока вся дурь из головы не выйдет.
Одергиваю руку, выпутавшись из его цепкой хватки.