Предатель. Я не вернусь

– Что ты там мычишь? И сядь, когда с тобой мать говорит.

Поднимаю голову и смотрю на нее.

– Я сказала, чтобы ты проваливала отсюда. И чтобы я ни тебя ни его больше никогда не видела.

– Ах ты мерзавка неблагодарная, – заверещала на всю палату.

– Я потеряла ребенка. Единственный человек, который был рядом, сказал, что уходит от меня. Родители топчут ногами. Смешивают с пылью обвиняя в том, что я плохая дочь. Я больше не смогу иметь детей, не говоря уже о том, что меня еле спасли вчера. А ты приходишь и говоришь мне о том, что я потеряла прекрасного мужа и отец недоволен? Вали отсюда я сказала к черту.

– Что за тон? Что за слова, Вера? – неожиданно останавливает свой гонор.

– Прочь, – кричу ей, что она аж подпрыгивает на месте, пятясь назад. – Уходи сказала. Ненавижу тебя, мама. За все твои слова сегодня и раньше. Ненавижу и никогда не прощу, так и знай. Забудьте обо мне. Приеду за вещами своими и подальше от вас обоих.

– И куда ты пойдешь? На трассу? Отец тебе мужа подберет…

– Вон отсюда, пошла сказала… – ору снова и снова, чтобы пришли медсестры. – Не пускайте ее больше ко мне. Никого не пускайте.

Ее наконец выводят из палаты, и я снова одна остаюсь.

Так лучше. Так проще.

Время в больнице прошло быстро. Каждый день моим гостем была Ирина Викторовна, психолог. Остальных не пропускали, как я и просила. Но насколько мне известно, из желающих очереди не было. Приходила подруга и пытался пробраться отец.

День выписки выдался холодным. Почти зима на дворе. Внутри вообще Арктика.

Пока находилась в клинике, продумала кое‑какой план. Снять квартиру небольшую, пойти учиться по своему желанию, и… просто жить.

Вызвала такси и не успела сесть в него, как меня окликнула Надя.

– Думала уедешь, не попрощавшись?

– Прости, – подошла к ней, – кажется, из меня выкачали дружелюбие и все остальные правильные человеческие качества.

Она жила в соседней палате. О том почему мы здесь, не говорили, но многое другое обсудить успели.

Наде тридцать семь. Самодостаточная, образованная. Двое детей подростков. С мужем развелась несколько лет назад и сейчас как она говорит «чувствует себя вполне счастливой».

– Нормально, бывает. Номер мой записала? Или сделала вид? Ты звони. Догадываюсь что с тобой приключилось, но лезть в душу не буду. Но если будешь стоять на распутье и думать о том: «Нормально ли это позвонить ей и попросить помощь?», ответь на этот вопрос моими словами: «Вполне нормально».

– Хорошо. И спасибо.

– Поезжай. Я завтра на выписку. Так что, ты знаешь, что делать.

Киваю смущенно и сев в машину уезжаю, надеясь, что не пожалею о том, что номер ее так и не сохранила.

Подъезжая к дому, я не ощущала ничего. Я, итак, тут давно не была. После замужества выдохнула именно потому, что мне не приходилось больше жить под одной крышей с родителями. Если подумать звучит ужасно, но сейчас после всего что я пережила и того, что получила в ответ на мою боль, я считала, что это даже мало. Меня окружила и проникла внутрь ненависть. Большая, черная. Но знала я одно, отец еще не сказал своего слова и войдя внутрь, столкнувшись с глазами полными безразличия этот момент как раз наступил.

Невидимой броней окутала себя. Чтобы не проникала эта гниль далеко. Не хочу в себя это пускать.

– Ты посмотри кто вернулся. Адресом не ошиблась?

– Задумывалась об этом и пришла к выводу, что ошибка еще в роддоме произошла, – ответила и пошла в сторону лестницы на второй этаж.

Находиться здесь дольше пяти минут не желала.

– Куда направилась?

– В спальню за вещами.

– Вещами? Какими? Этими что ли? – кивнул в сторону небольшого закутка в стене, где раньше стояла большая ваза, а сейчас были… мои вещи, которые судя по сумкам привез Глеб.

Сбросила обиду и пошла туда.

– Этими, этими.

– А больше ничего сказать не хочешь?

Посмотрела недоумевающе на него.

– Сказать? Я?

– Например о том, что ты натворила. Что я лишился партнера, Титова. Что ты опозорила семью? Об этом, скажешь хоть слово?

– Ты… – слова терялись под толщей боли, которую он всколыхнул парой фраз. – Я тебя ненавижу. Изначально все вело меня к этому. Замужество, по твоему хотению, нежелание слушать мои планы, мои мечты. Вы ужасные оба. Я потеряла сына, – кричу, срываясь на слезы. – Я потеряла мой смысл жизни, не обретя его в полной мере, и не услышала ни одного слова сожаления от родных людей. Ни от мужа, ни от вас. Я всех вас ненавижу.

– А кто виноват? Кто виноват, что ты уперлась в свои фантазии? Что ты решила, что жизнь реальная не для тебя? Думала, что жить в роскошном доме с богатыми родителями и при этом потом смеясь будешь колесить по свету в поисках приключений? Нет милая моя, ты моя дочь. И ты была обязана отплатить мне за то, что я в тебя вложил.

– Что? Ты совсем с ума сошел? Какой бред ты несешь, отец. Отплатить? Я ничего не просила у тебя и мамы, никогда. Вы давали сами. Я попросила только одно, стать той, кем я хочу, и вы посчитали меня предательницей, но именно вы те, кто предал не раздумывая. Я не вещь, я просто ваша дочь, которая и о рождении своем не просила. И уж точно не обязана платить собой за вашу «щедрость».

– Так проваливай. Чтобы я тебя больше не видел здесь. Можешь прийти, когда одумаешься и попросишь прощения за свою выходку. Быть может, тогда мы поговорим с тобой.

Я не видела в нем больше отца. Даже раньше, он казался мне более благоразумным, чем сейчас. И я не понимала, да и не хотела понимать, что с ним произошло.

– Надеюсь, что ты никогда не пожалеешь о своих словах. Ведь тогда ты сам решишь попросить прощения, но я никогда вас с матерью не прощу. Я вас даже не выслушаю, закрыв дверь.

– Вон, – прогремел его грубый голос отскакивая от высоких стен большого особняка в классическом ненавистном мне стиле.

Взяла все свои сумки, чувствуя, как болит шрам и сам живот от этой тяжести и потащила на выход, перед этим заметив на лестнице маму. Она выглядывала из‑за стены, но выйти так и не решилась.

Посмотрела на нее вложив в свой взгляд всю боль и ненависть. Пусть знает, что я не шучу и ушла, захлопнув массивную дверь, отсекая прошлое. Навсегда.