Презумпция виновности. Россия. Наши дни. Книга 3

– А что, там на киче нельзя ложиться? – спросил удивлённо Гриша.

– Почему же, можно, но только с 21 до пяти утра. Я так рано заснуть не могу без таблеток. Вот и мучаюсь до часа ночи. В пять приходит дежурный, пристегивает шконку к стене и оставляет только малюсенький стульчик, на котором лишь половина попы умещается, и такой же крошечный столик. Если ляжешь на пол или заснёшь сидя за столом, сразу же стучат в дверь и требуют встать. И потом: кровать такая жёсткая, а матрас такой тоненький, что спать больно. Зато кормят усиленно, лучше, чем в камере. Но очень холодно.

– Ты давно сидишь‑то? – включился в расспрос Валера.

– Три месяца уже. Как в начале августа закрыли, так на Бэ‑эСе и сижу.

– А что за беда‑то у тебя, Сергеевич? – продолжил Валера.

– Так мошенничество с недвижимостью в особо крупном размере, – с гордостью и некими нотками важности в голосе ответил Приходько.

– Ты уж прости меня, Денис, но, при всем уважении к тебе и твоему возрасту, ты никак на мошенника, а тем более с недвижимостью, да ещё и в особо крупном размере не тянешь, – веселясь и задорно забрасывая в рот орешки, высказался Чурбанов.

– Вот и я ментам то же самое говорил! – рисуясь перед новыми сокамерниками, залепетал Денис. – Какой из меня преступник?! Я сам жертва обстоятельств.

– Сергеич, не томи! – включившись в беседу, полюбопытствовал Григорий. – Рассказывай, жертва, со всеми подробностями за что тебя посадили. Может, мы тебе каким советом и поможем.

– Ну, так я и говорю, за квартиру свою родную, от мамки с папкой мне доставшуюся, я здесь и чалюсь. Хорошая уж больно квартирка‑то, трёхкомнатная, с двумя балконами, прямо рядом с Савеловским вокзалом. Но так расположена хитро, что ни поездов не слышно, ни шума дороги. Ремонт там справил недавно совсем…

– Про квартиру ясно всё, – прервал его Иваныч. – Ты про делюгу рассказывай!

– Про делюгу, значит, про делюгу, – загнусавил Приходько и продолжил. – Завелась у меня в начале этого года сожительница. Ничего так бабёнка – ладненькая, нескандальная. Кормила меня и водки подливала, не скупясь, ну и сама, конечно, со мной не ленилась выпивать. В общем, жили душа в душу…

– Сергеич, а ты женат‑то был когда‑нибудь? – снова влез в повествование квартирного мошенника Гриша, предугадывая дальнейшее развитие событий. – Родственники‑то у тебя есть какие‑нибудь?

– Да на кой мне эта жена?! Одни проблемы с этими женщинами. Не был я никогда женатым и не собираюсь, а все мои родственники на Митинском кладбище лежат, меня дожидаются.

– Рассказывай дальше, рассказывай! – веселясь ещё сильнее, сказал Валера.

– Ну так вот, жили мы, не тужили, как вдруг в конце июля приходит моя разлюбезная и говорит, что продала мою квартиру и что у меня трое суток на то, чтобы съехать и освободить жилплощадь. Я ей говорю, куда ж я съеду, если это моя единственная квартира? Она мне – ничего не знаю, выметайся. Я дождался, когда она уйдёт, и к соседу. Он у меня шибко образованный по юридической части. Рассказал ему, что и как. Вот он мне и посоветовал в ментовку пойти и заявление написать, а до этого мы с ним вместе съездили в регистрационную палату и подали заявление об отмене сделки купли‑продажи.

– А бумаги по сделке купли‑продажи квартиры в регпалату сожительница твоя подала по доверенности от тебя? – поинтересовался Гриша.

– Выходит, что так!

– А доверенность‑то как ты ей подписал? Не читая, что ли?

– Пьяный, наверное, был, не помню совсем. Приезжал к нам мужик какой‑то солидный с портфелем. Всё бумажки мне какие‑то давал на подпись. Может, он и был нотариус.

– Ну, а менты чего? – еле сдерживаясь от смеха, спросил Чурбанов.

– А что менты?! В дежурке меня выслушали и отправили к капитану Миронову, который сперва меня допросил как свидетеля, а потом пообещал наказать виноватых и взял телефон Люськи–стервы. А через три дня пришёл ко мне домой вместе с Люськой и арестовал, надев наручники.

В суде Савеловском следачка молоденькая сказала, что я, обладая злым умыслом, взял деньги за проданную мной квартиру у потерпевшей, которой, как на грех, оказалась как раз Люська, а потом пошёл и отменил сделку, не вернув деньги потерпевшей, тем самым всех обманул и решил ещё ввести в заблуждение органы дознания. Я спросил, конечно, судью, где же тогда деньги за мою квартиру, я бы их вернул тогда, если бы знал, где они. Так она мне ответила, что место нахождения денег для суда неважно и, что, скорее всего, я их уже все прокутил и пропил. Прикиньте, там же мильоны!!! Как их можно пропить так быстро?!

– Люська твоя с Мироновым либо уже была в сговоре, когда знакомилась с тобой, либо вступила в сговор, когда ты заявление ему накатал, – подытожил немало повидавший в жизни Иваныч. – Теперь они тебя тут держать будут, пока ты им сам квартиру официально не отпишешь.

– Вот! То же самое мне наш бутырский опер Володя сказал, – подтвердил слова Степанова Денис. – Он сегодня, когда меня с кичи освобождал, долго со мной разговаривал. Рассказал, что знает этого Миронова и Люську мою тоже знает, что они давно на этой теме сидят и не одного меня на квартиру развели. Этот мент савеловский специально подыскивает одиноких с квартирами и подсылает к ним свою напарницу, которая спаивает нашего брата и потом своего нотариуса привозят и обтяпывают дельце. А дальше дело техники. Это мне ещё повезло– могли напоить какой‑нибудь барбитурой и выкинуть пьяным за городом, где бы я загнулся окончательно.

– И предложил наш Володенька наверняка тебе помощь? – уже не смеясь, предположил Валера.

– Да, точно! Он предложил мне помочь выйти отсюда за половину квартиры. А мне‑то одному куда трёхкомнатная?! Я вполне в однушке до конца жизни смогу перекантоваться, заодно не буду провоцировать мошенниц всяких с мошенниками.

– Молодец Вова!!! – с восторгом произнёс Иваныч. – За всё берется, на всём зарабатывает.

– А как он обещал тебе помочь? – поинтересовался Гриша.

– Я не очень‑то понял, если честно. Он говорил, что скоро приведёт ко мне нотариуса, в присутствии которого я дам доверенность знакомому ему юристу на ведение моего дела. После этого он сделает всё от него зависящее, чтобы меня освободили и вернули квартиру, которую мы вместе с ним продадим и поделим деньги.

– И ты согласился? – в один голос спросили Гриша и Валера и улыбнулись друг другу.

– Конечно, согласился! Он же меня освободить обещал, да и целую половину от квартиры отдать.

– Ладно! Спать давайте! – обрубил общение сокамерников Иваныч, пресекая обсуждение обмана со стороны опера Володи, которое ни в коем случае нельзя было допустить, дабы не навлечь на себя гнев сильного мира сего.

На следующий день наивного бытового пьяницу перевели в другую камеру, к наркоманам, подальше от образованных и юридически подкованных мошенников – от греха, чтобы они своими умными советами не сорвали планы находчивого опера. Камера два‑восемь‑восемь осиротела на одного сидельца почти на неделю. Гриша по совету Валеры переехал на место Саши Ткаченко поближе к окну, потому что после того, как на централе в конце октября включили отопление в камере, на прежнем месте стало жарковато. Иногда ребята спали даже с приоткрытой форточкой, а днём ходили в шортах и футболках.