Презумпция виновности. Россия. Наши дни. Книга 3
В этот же день Иванычу привезли на тачке 64 000 страниц обвинительного заключения. Заключённые из хозяйственного отряда, которых в тюрьме обидно называют «козлами», доставили вместе с выводным и работником канцелярии 21 коробку с пачками пронумерованных листов формата А4. Степанов через открытую кормушку расписался в получении «объебона»[1], после этого продольный открыл дверь камеры, и Григорий с Валерой и Русланом помогли затащить все коробки в «хату», снимая их с тележки. Чурбанов предложил разместить всё это добро под нижними шконками, заодно используя этот склад, как схрон для «запретов».
– Значит, скоро суд! – объявил весело Валера, стараясь оторвать от мыслей вдруг загрустившего Иваныча. Старик натужно улыбнулся и принялся изучать текст, наугад открывая коробки и доставая оттуда скреплённые в тома листы.
Пророчество оказалось верным и скорым в исполнении. Буквально на следующей неделе Степанова ранним утром забрали «по сезону» и увезли на первое его судебное заседание. Вернули в камеру уже ближе к полуночи – усталого и измученного. Однако для Гриши и Руслана день отсутствия Иваныча был одним из самых счастливых в их тюремной жизни. Никто не нудел, не смотрел, что они едят, во что играют, не мешал смотреть любимые телевизионные каналы. Валера весь день пролежал на шконке, читал книгу и не мешал ребятам ловить кайф. На радостях они заказали в ларьке много вкусностей и разносолов: колбасу, сыр, тушёнку, мармелад и даже шоколадно‑вафельный тортик, оплатив всё это остатком средств на лицевом счёте Гриши и деньгами Руслана, которые положила ему его невеста. Заказ был доставлен в течение нескольких часов, что окончательно придало этому дню статус праздничного. На ужин был устроен пир на двоих. Мысль о том, что Иваныча с его 64000‑страничным обвинением теперь будут часто возить на суд, грела души его ненавистников. На радостях они так наелись, что вечером у обоих болели животы от обжорства. До этого Григорий больше месяца был на одной баланде и от таких изысков отвык.
Руслан подстриг его электрической бритвой прямо в камере рядом с рукомойником. Затылок и виски сделал под ноль, уши открыл, остальные волосы оставил в виде шапки – получилось неплохо. А после того, как Гриша побрился и взглянул на себя в зеркало, то сам удивился собственному преображению. Стрижка словно отрезала последние Гришины иллюзии о справедливости и законе, очистила его разум от тумана надежды и иллюзорного равенства сторон в суде.
Последняя «продлёнка» убедила Тополева в том, что ему требовалось брать бразды правления в собственные руки, а не плыть по течению, надеясь на помощь адвоката или судьи. Он окончательно решил, что ему надо признавать свою вину для смягчения наказания, которое ему теперь казалось безусловным. Однако необходимо было понять, в чеё именно надо сознаваться. А для этого ему нужна была Валерия Черноус, чтобы с ней согласовать свои показания и дальнейшие шаги, а также поторговаться за будущий срок. Поэтому каждые три дня он писал заявления на имя следователя с ходатайством проведения дополнительного допроса в связи с желанием дать признательные показания.
Как‑то вечером Валере позвонил Саша Ткаченко из общей хаты и поинтересовался, когда его переведут обратно на БС – тот, видимо, пообещал ему помощь. Чурбанов уверял, что после 20 декабря вопрос будет решён положительно. Видимо, действительно опер Володя должен выйти на работу в этих числах и выселить Григория из два‑восемь‑восемь. Поэтому Тополев решил к этому числу доесть всё, что накупил в тюремном ларьке, чтобы не оставлять ни крошки врагу.
На втором судебном заседании адвокат Степанова объявил ему стоимость своих услуг в размере полутора миллионов рублей. Иваныч, естественно, отказался и попросил назначить ему государственного бесплатного защитника. Его молодая жена в перерыве заседания дала ему понять, что если приговор будет суровым, то ей будет очень тяжело дожидаться его и вообще ходить на каждое заседание она не может и не хочет. Из‑за этого настроение у Иваныча было совсем похоронным.
Валеру возили в Таганский суд на очередную «продлёнку» и увеличили срок ареста ещё на два месяца – итого в сумме на девять. По возращении он уже был не таким весёлым, как прежде. Русику адвокат обещал, что в лучшем случае суд состоится не раньше марта, и сидеть ему придется ещё год. От этих новостей он окончательно сдался: большее время дня лежал на шконке и страдал. Так что в камере единственным весёлым и неунывающим оставался Гриша, чем жутко выводил из себя Валеру и Иваныча, которых ко всему прочему ещё угнетали участившиеся в последнее время шмоны в камере.
Последний обыск вообще длился более трёх часов. На это время всех сокамерников перевели во внутреннюю сборку БС – такую же маленькую камеру, только абсолютно пустую Одни лишь стены, пол и потолок – даже окон не было и внутреннего освещения. Маленький лучик света попадал на пол из открытого глазка двери, через это же отверстие поступал кислород. Внутри было сыро и одновременно душно. Камера одной стеной соседствовала с душевой, поэтому сырость и влага проникали сюда, впитывались в штукатурку и потолок и выходили наружу чёрным грибком с характерным запахом. Часы в этом помещении казались днями.
Вернувшись в свою «хату», постояльцы застали её в разобранном – в прямом смысле слова – состоянии. Пять режимников, проводивших обыск камерного помещения, постаралась на славу: разобрали бачок унитаза, а сам унитаз оторвали от постамента, сорвали шторку с петель, оторвали вентилятор от воздуховода, сняли раковину. Холодильник лежал на боку, а все внутренности вместе с продуктами разбросаны по всему пространству «хаты». Шконки отодвинуты от стены, бельё со всех кроватей стянуто и брошено к окну, подушки и матрасы собраны в одну кучу, посуда, некогда красиво расставленная в металлических ячейках на стене, теперь валялась в куче с вещами жителей этой когда‑то прекрасно убранной камеры. Дверь закрылась, и четверо бедолаг приступили к процессу восстановления их жизненного пространства. Когда собрали и водрузили на место холодильник, обнаружили, что главная цель шмона не была достигнута – телефонная трубка найдена не была, поэтому с такой злостью и остервенением режимники крушили всё на своем пути.
– Значит, стукачей в «хате» нет! – констатировал Иваныч, посмотрев в глаза каждому из присутствующих. Стало немного легче. До отбоя успели привести всё в порядок после незваных гостей, поменять бельё на новое, а старое застирать в кипятке. Работали дружно и сообща.
25 декабря 2014 года с утра ничто не предвещало каких‑либо событий. Гриша, конечно, каждый день ждал, что к нему с допросом придёт следователь или вызовут его к адвокату, которого уже давненько не было. Но почему‑то сегодня он не ждал никого. И вот, в половине первого «тормоза» открылись, и прозвучало нежданно‑негаданно: «Тополев, по сезону!».
– По сезону или слегка? – переспросил озадаченный Гриша.
– По сезону! – ещё раз повторил надзиратель.
– Может быть, следачка хочет допросить меня в здании УВД. Поэтому и повезут по сезону?! – подумал про себя Тополев и стал быстро одеваться.
[1] Обвинительное заключение
