Прости, любовница моего мужа

Мирослава прокляла себя. За слабость, за то, что её тело ей не принадлежало. Потому что она хотела его. Но всё‑таки эта партия должна была остаться за ней.

– Это наш последний раз. И ты меня отпустишь. – Встала со стула, едва доставая Игнату до плеча. – Ты дашь мне развод.

Он смерил её пристальным взглядом. Задержался на лице, словно решив взглядом пересчитать все её веснушки. Мирослава никогда их не прятала, но сейчас с трудом подавила желание отвернуться. Потому что знала, как выглядит его любовница – с идеальной, как у фарфоровой куколки, кожей.

– Последний раз? – усмехнулся Игнат. – Наше прощание? Это часть твоего плана?

– Нет, я… – Мирослава не успела договорить.

– Я согласен, Мира. Я дам тебе развод, но сегодня я делаю с тобой всё, что пожелаю. Небольшая плата за такую желанную свободу.

– Ты не оставил мне выбора!

Отвела взгляд, чтобы он не видел и намёка на её слёзы. В эту ночь с её ресниц не упадёт ни одной слезинки. Потом – возможно. Но не сегодня.

– Ты могла меня простить, Мира.

– Могла, но не стала.

Мирослава умолчала о самом важном: она не хотела его прощать. Предавший однажды – предаст снова. Она убедилась в этом на собственной шкуре.

– Но от супружеского долга это тебя не освобождает. – Игнат откровенно на ней издевался.

Мирослава попыталась успокоить себя мыслью, что предстоящая ночь – и правда, небольшая плата за то, чтобы уйти по обоюдному согласию. Но одних слов ей мало. Нужно всё зафиксировать документально, чтобы Игнат не мог изменить своего решения. Иначе всё окажется зря.

– Мне нужна страховка.

Встав, Мирослава подошла к шкафу, в который заблаговременно положила папку с бумагами. Такие же она разложила и в других комнатах, даже в детской, не зная, где именно случится этот разговор.

– Что, совсем не веришь, что я могу тебя переубедить? – В его голосе отчётливо послышалось раздражение.

Игнат начал злиться. Буквально вырвал у неё папку, краем немного поцарапав её ладонь. Но Мирослава не отвела от него взгляда. Не обратила внимания на боль. Сейчас она была собрана как никогда в своей жизни. Если допустить ошибку, то плата за неё будет соответствующая.

– В чём?

– В том, что мы можем остаться семьей.

«Семьёй…». Для Мирославы семья – не пустой звук. Семья значила для неё многое. Ровно столько, что она была готова… оттаять? Отказаться от своего решения, затолкать обиды поглубже и попробовать всё наладить?

Игнат знал, куда надавить. И с каждой секундой Мирослава понимала, что выстоять и не изменить своего решения ей всё сложнее.

 

Глава 2

 

Мирослава ценила отношения в семье, поддержание связей с родственниками – близкими и дальними. Считала, что важно знать свои корни, беречь и заботиться о родных. И, что было тайным поводом для гордости, ей удалось наладить отношения с его родителями. Во всяком случае, хотелось в это верить. Именно она вытаскивала Игната на совместные ужины со свёкрами или организовывала их сама. Было время, когда ради них он даже отменял свои дела. Но постепенно это всё сошло на нет.

– Мы не сможем остаться семьёй! – едва не выкрикнула. И не потому что сам факт такого предположения взбесил. А чтобы напомнить себе – это невозможно! – Ты сделал всё, чтобы я не могла тебя простить.

– Не льсти себе. – Игнат скривил губы в ядовитой усмешке. – Если бы я захотел, ты бы простила.

Открыв папку, уселся обратно за стол. Мирослава застыла радом, не зная, куда себя деть. Хотелось оказаться от Игната как можно дальше, но она осталась стоять на месте, боясь, что стоит отодвинуться даже на сантиметр, и он передумает. Порвёт бумаги и скажет, что развода не будет.

Игнат не торопился. Для Мирославы минуты растянулись в бесконечность. Наконец, он кивнул – то ли ей, то ли сам себе. Потянулся за ручкой. Она нависла над ним, стараясь не пропустить ни единого движения. Впервые он что‑то делал под её надзором. Обычно она была под прицелом.

– Подпись здесь. – И так сильно ударила пальцем по бумаге, что едва не сломала ноготь.

На мгновение показалось, что тот даже отошёл от кожи. Боль тут же вернула в тот раз, когда она реально его повредила. Неслучайно. По вине Игната. И он сделал это намеренно, не переборщил, как бывало с ним время от времени. Она помнила резкую боль и собственные крик, сорвавшийся с губ. Кровь, стекавшую по пальцу к запястью и капавшую на пол. Игнат сам же перевязал ей палец. Она была настолько шокирована, что даже не плакала. Только слушала, как он успокаивал Василису, говоря: «Это ерунда, с мамочкой всё в порядке». На следующий день она сама, морщась от боли, аккуратно обрезала повреждённый ноготь. И сама следила за тем, чтобы палец нормально зажил. Игнат больше виду не подал, что с ним что‑то не так. Только подарил кольцо, как бы между прочим, которое Мирослава так ни разу и не надела.

– И ещё здесь. – Отогнав воспоминания, уверено перелистнула страницу, хотя внутри дрожала как лист на ветру.

Если она позволит ему увидеть, что сомневается, Игнат этим воспользуется.

Закончив с бумагами, он захлопнул папку с такой силой, что та едва не треснула. Так же, как жизнь Мирославы.

«Треснет, но не сломается».

Приходилось подбадривать себя, потому что на самом деле она сама с трудом верила, что всё получится.

Игнат схватил её за руку, дёрнул к себе.

– А ты себе не изменяешь, – протянул он. – Даже ничего не потребовала. Могла бы попробовать что‑нибудь с меня поиметь. Знаешь, мне всегда нравилось, что ты не тратила мои деньги направо и налево. И не просила ничего лишнего.

Мирославе хотелось бы отстрочить неизбежное. Например, затеять спор. Но она дала слово. Да и какая разница – сейчас или потом. Вряд ли она станет гордиться тем, что покупала свободу сексом, если тот случится на несколько минут позже. Однако, прежде чем покорно идти за Игнатом в спальню, как можно решительнее потребовала:

– Дай мне эту папку.

– Или что? – Игнат встал, продолжая крепко сжимать её руку.

– Ты мне пообещал.

– Сначала супружеский долг, а там разберёмся.

Перехватив её за талию, притянул к себе и приподнял над полом. У Мирославы мгновенно перехватило дыхание. Всё, что ей оставалось – попробовать отключиться от происходящего. Так она быстрее всё забудет. Вот только вряд ли Игнат позволит. Ему не нравилось, если она не включалась в процесс, не отдавалась ему полностью – не только телом, но и разумом, и эмоциями.