Противостояние судьбе. День, которого не ждёшь
Эдик дрожал. Но его дрожь не от ледяной воды, которой окатил его этот слизняк Леманн. Зубы стучали, бесконтрольно ударяясь друг об друга. Дрожь пробегала то по спине, то по локтям, а иногда спускалась к ногам, заставляя колени непроизвольно подёргиваться. Мать стояла перед ним, прислонившись к столу, она пронзительно смотрела на него укоряющим взглядом, проникая в самую душу, будто высасывая всю его энергию.
– Итак, засранец! Твои действия, вызванные не от большого ума, уже перешли все границы. Ты понимаешь, что из‑за тебя, гадёныша, может пострадать моя репутация?! Становится сложнее держать в тайне, что ты, к великому сожалению, мой сын. И даже несмотря на то, что у нас разные фамилии, некоторым нетрудно будет догадаться, что у тебя она отцовская. Ты думаешь, мне было легко получить это место? Да я, между прочим, из‑за него совершила то, за что, возможно, ещё поплачусь! Но ты же у нас самый умный! Ты думаешь, я не знаю всех твоих выходок в школе? Да я всё знаю и всё вижу! Каждый твой шаг я предвижу. Одного не пойму: сколько ты ещё будешь мне гадить? Может, тебя перевести в интернат для особо одарённых, чтобы о тебе позаботились? Там и проявишь себя во всей своей придУрости. Что молчишь, язык проглотил? Соплями своими весь пол мне испортил, – директор отпрянула от стола, обошла его и села в своё кресло.
Эдик поднял голову, но посмотреть на мать он не осмелился, протёр нос мокрым рукавом. Ему с трудом удалось подавить поток слёз, пытающихся вырваться наружу и залить ему глаза. Он сдержался, он снова смог это сделать, и даже легче, чем в прошлый раз. Когда мать его отчитывала за избиение старшеклассника. Он мог бы легко ей напакостить, рассказав всем, что она его мать, но никто не поверит, да и что его слово может против её слова – слова директора школы? Даже если он скажет, что у него просто фамилия отца, а у неё девичья. Это ещё нужно доказать. А зачем? Зачем ему такая мать? Она же его ненавидит. И держит в этой школе только ради контроля. Почти невозможно держать в себе те эмоции, ту боль и зло, что так давит внутри него. Но если он позволит это выплеснуть перед ней. Если он скажет ей всё, что думает. Она снова закроет его в пустом гараже на три дня. В помещении, где он будет спать на холодном бетонном полу, а вместо туалета ходить придётся в угол. Ни еды, ни света, ни тепла. Вонь до рвоты, холод и сырость. Безусловно, решиться проявить эмоции в её присутствии – это значит вынести себе приговор. На самом же деле Эдик не понимает, что происходит с ним, когда он её видит. Стоит только раз взглянуть в её злые зелёные глаза, сразу наступает паралич. Он чувствует себя травинкой в поле под открытым небом, которую бьёт ветер, бьёт град, кусает мороз или палит жаркое солнце до полного высыхания. Каждый раз в присутствии матери его парализует с ног до головы, он не может ей сказать ни слова в свою защиту, не говоря уже о том, чтобы выплеснуть свои эмоции, нагрубить ей, это невозможно физически. Лишь когда её нет рядом, тогда он чувствует себя сильным и смелым. Только вдали от неё он может говорить всё что хочет и кому захочет. Может сломать и подавить любого, кто встанет на его пути. Он как будто обретает силу, когда её нет рядом. В первый раз, когда она его заперла в гараже из‑за разбитой вазы, ему было пять лет. Этот кошмар снится ему каждую ночь. Каждую ночь ужас полностью поглощает его и нет никакого спасения. Разве что проснуться. Порой ему кажется, что он так и не проснулся. Если бы кто‑нибудь знал, что он семнадцать раз пытался сбежать из дома, но всякий раз она его находила в течение шести часов, куда бы он ни бежал, где бы он ни прятался. А последний побег и вовсе закончился пятидневным пребыванием в гараже вместо трёх. Тогда он чуть не умер, но это нисколько не беспокоило мать – Эдик украдкой взглянул в её сторону, тут же опустил голову.
– Я даже не знаю, что с тобой ещё сделать, чтобы ты стал нормальным, – мать повертела шариковую ручку в руках, бросила её на письменный стол. – Ты же ничего не понимаешь, тебя ничего не берёт. Может, я слишком мягкая?
Ком подкатил и встал поперёк горла Эдика. Ещё немного – и не только свитер будет мокрым. Так как в крайний раз на курорте (так называет мать его пребывание в гараже) он получил осложнение на почки, теперь при малейшем страхе держать кран закрытым стало практически невозможным. Ему несдобровать, если он обмочится здесь, на её полу, всё же попроситься в туалет он не может, ужас сковал его до безвыходности. Остаётся лишь надеяться, что мать заметит его нужду, ведь она всё знает и всё видит. Надеяться, что он успеет добежать до туалета.
– Свободен… Не хватало мне ещё тут… Ссыкун, – раздражённо проговорила мать, колко посмотрев Эдику в глаза. Открыла папку с документами, взяла ручку. – Сейчас приедет отец и отвезёт тебя домой, иди давай, на сегодня для тебя уроки окончены. Да не трясись ты! Курорта не будет, не сегодня. Сегодня я устала. Я не в духе.
– Спасибо, – выдавил через силу и боль Эдик, не из благодарности, от страха и трепета. Шагнул к выходу из кабинета.
* * *
Дома Эдик прикрыл в комнату дверь и грузно рухнул на постель. Кровать скрипнула. Замок в комнатной двери отсутствовал, его вырвал отец, потому что по правилам Эдику запрещено запираться в своей комнате. Зато на окне стояла добротная решётка, хоть комната и располагалась на втором этаже. Четыре видеокамеры в каждом углу и датчики движения. Мера предосторожности от несанкционированного покидания Эдиком его комнаты. Всё же его комнате многие дети могли бы позавидовать. Точнее, её наполнению. Это игровые автоматы, игровые приставки, плазма на полстены и многое другое для развлечения и досуга. Комфортная тюрьма, где за тобой приглядывают 24/7. Вот только Эдика это давно уже не радует. И в видеоигры он играет исключительно для того, чтобы побеждать всех. И в игровом мире, и в реальном. Однажды он совершит что‑то великое, он докажет всем, что он чего‑то стоит. Он покажет матери, что не боится её. Он покажет отцу, что сильнее его. Все будут его бояться и ему повиноваться. А что касается клоуна Леманна, этого вонючего слизня, богатенького сынка, выпендрёжника. Убогий, ведь он ведёт себя как нищеброд. И все учителя его за это любят. Видите ли, он вызывает у них симпатию. Да пошёл он!
– Гад своё получит! – прошептал Эдик, перекатившись на бок, подмял под голову подушку. – Я устрою тебе настоящий курорт. Скоро, очень скоро… вы все получите своё.
* * *
В то время, когда после неприятной беседы с директором школы Никита на третьем уроке внимательно слушал учителя, в одном московском офисном здании строительно‑производственной компании ООО «Зевс» Олег размеренно направлялся к лифту.
– Олег Сергеевич! Олег Сергеевич! Постойте, пожалуйста! – запыхавшись, девушка в белой блузке и в чёрной короткой юбке неуклюже подбежала к Олегу, стуча каблуками. Она прижимала двумя руками к груди стопку папок. Хлопая длинными ресницами, она не сводила с его шерстяного пальто глаз, продолжила: – Доброе утро, Олег Сергеевич! – секретарша перевела дыхание и взглянула в глаза Олегу.
– Доброе, Марина! – Олег удивлённо посмотрел на неё, улыбнулся. – Ты с самого утра меня здесь караулишь?
Голубые глаза молодой секретарши забегали.
– Нет, что вы! Я документы понесла в бухгалтерию, а тут вы. Меня просили сообщить вам, что Георгий и Тимофей Исааковичи будут ждать вас в конференц‑зале к половине двенадцатого, – протараторила она.
– Это же через полчаса! Хорошо, я понял, – задумчиво ответил Олег, рассматривая свой «Ролекс» из стали и золота. Водонепроницаемые часы, специально купленные для глубокого погружения в воду.
– Ладно, я пойду, – секретарша развернулась, стремительно направилась в противоположную сторону холла.