Противостояние судьбе. День, которого не ждёшь

Никита стоял опустив голову. Сейчас он завидовал страусам. Вот бы ему спрятать свою голову в песок, как в мультфильмах, чтобы никого не видеть. Не видеть, как на него смотрят с жалостью или исподлобья. Научиться бы не видеть гримасы Эдика. Но больше всего ему хотелось спрятаться от стыда. Что ему ответить соседу, что он неудачник – как говорит Эдик, а вдобавок ещё и прогульщик. Никита стоял переваливаясь с ноги на ногу, по‑прежнему не поднимая головы. Сосед или понял, что происходит, или только догадывался.

– Работа есть. Тебе интересно? – Виктор Николаевич словно забыл о своём предыдущем вопросе, посмотрел на Никиту, затем скинул остатки снега с лобового стекла.

«Подработка лишней не бывает и копилку наполняет. Интересно, сколько можно будет заработать?» – подумал Никита.

– Да, Виктор Николаевич, не откажусь, – мечтательно проговорил он.

Тем более что последние деньги (помимо тех, которые он откладывал в свою копилку) он уже потратил. Большую часть заработанных подобным образом денег каждый раз он прячет в тайник, оставляя себе немного на карманные расходы. Он дал себе слово, что из накоплений не возьмёт ни рубля до совершеннолетия. К восемнадцати годам он накопит приличную сумму, эти деньги помогут ему обосноваться в какой‑нибудь деревушке, где чистый воздух, мало машин и мало людей. Главное – уехать подальше отсюда. Туда, где его никто не знает. Начать нормальную, новую жизнь. Купить ферму и работать в своё удовольствие, работать своими руками. Сейчас ему десять, и через восемь лет у него будет приличная сумма… обязательно будет. И он уедет.

– Хорошо. Тогда я заплачу тебе пятьсот рублей, если ты успеешь сегодня расчистить снег до гаража. Можешь прийти после обеда, ближе к вечеру. Желательно, чтобы снег не успел растаять. Не хочу, чтобы тут была слякоть. На завтра обещают плюсовую температуру, – Виктор Николаевич задумчиво посмотрел на мальчика. Затем на его небритом лице появилась улыбка.

– Спасибо! Я обязательно почищу, – Никита улыбнулся в ответ.

Мальчик понимал – соседу не составит труда самому расчистить небольшой двор, комфортно вмещающий два внедорожника. Но ему совсем не хотелось упустить возможность заработать. Наверное, это единственное, что его сейчас мотивирует и приближает к далёкой, совсем не детской мечте.

– Хорошо! – сосед потрепал свою подстриженную бороду, бросил щётку в салон автомобиля. – Пообещай, что работа, которую я тебе даю, не помешает твоей учёбе! И завтра ты обязательно пойдёшь в школу! И если устанешь, сразу мне скажешь! Не надо бояться меня и не надо стыдиться усталости. Все устают. Обещаешь?

– Да, Виктор Николаевич, – Никита снова опустил голову, начал вырисовывать на снегу носком потрёпанного кроссовка.

– И ещё одно. Зови меня просто дядь Витя, – сосед влез в огромный пикап.

– Хорошо, – подняв голову, Никита улыбнулся и сделал несколько шагов в сторону, чтобы не мешать выезду внедорожника соседа. – Спасибо вам, я вечером приду!

Дверь пикапа захлопнулась. Белый «Рэм» попятился, утаптывая снег широкими шинами. Никита проводил взглядом удаляющийся внедорожник соседа. Сжав кулаки, он изо всех сил подпрыгнул, высоко, насколько только мог. Его детской радости сейчас не было предела. Вот есть же люди на земле! Как хорошо, что Виктор Николаевич (дядь Витя, для Никиты теперь – дядь Витя!) один из добрых, понимающих людей. И зачем он тратит своё время на таких сорванцов, как он, непонятно. Но ясно одно – есть работа, и чем быстрее он её выполнит, тем быстрее получит вознаграждение, а значит, на шаг приблизится к своей мечте.

Мысли о школе спустили Никиту с небес. И почему он должен ходить в эту дурацкую школу? Если бы не Эдик и его компания… это они виноваты, что при мыслях о школе он испытывает только страх и ненависть.

 

 

* * *

 

Никита осторожно закрыл за собой тяжёлую входную дверь, сделанную из красного дерева на заказ, вставленную в арку со стеклянными элементами по бокам, выполняющими роль узких окон. Немного усилия – и мокрые кроссовки уже стояли на коврике. Белый большой палец правой ноги, торчащий из протёртого носка, быстро начал чувствовать домашнее тепло. Никита снял оранжевую, не такую яркую, как прежде, куртку, повесил на плечики в шкаф. Рваный рукав в области локтя вместо крови испускал синтепон – боевая рана, полученная в очередной драке с Эдиком. В тот роковой день досталось и самому локтю, кажется, что его до сих пор жжёт от одного только воспоминания. Затем небрежно стянул с головы вязаную шапку, бросил её на верхнюю полку и задвинул зеркала.

Отражение в раздвижных дверях гардеробной у Никиты вызвало только отвращение. Ему никогда не нравилось то, что он видел в зеркале. Чёрные соломенные волосы торчали во все стороны, щёки пылали огнём. Но раздражало его не это безрадостное лицо, а родимое пятно с горошину на правой щеке. Как бы метка неудачника или чего хуже. Но всё же он выглядел приятней Эдика. Никита хихикнул, нарушив тишину в прихожей. На того‑то точно без слёз не взглянешь. Он поднял брошенный у двери пакет. Стараясь не создавать шума и шелеста, через гостиную направился в кухню‑столовую. Тишину нарушали только шоркающие джинсы – штанина об штанину. В гостиной на кожаном диване эмбрионом лежал отец. Никита осторожно пробрался вдоль гостиной, мимо полутораметрового телевизора, прикреплённого к стене, вошёл в кухню. Открыл двухдверный холодильник «Хайер», поставил бутылку молока. Это всё, чем он был заполнен в данный момент, не считая старых приправ, оставленных мамой, с лучших времён. И пустой литровой упаковки апельсинового сока. Было время, когда в правой дверке стояли соки, а в левой разные приправы. Внизу, в ящиках, лежали овощи и фрукты. Рядом на полках мясные блюда, то, что оставалось с обеда, а выше торты, пирожное и йогурты. Никита сглотнул слюну. Перед его глазами стоял огромный холодильник, а в нём одна бутылка молока и какие‑то столетние приправы. На месте овощей – шелуха от лука. От воспоминаний ему захотелось облизнуться и закрыть холодильник. Так он и поступил.

Допив остатки сока, бросил бумажную упаковку в мусор. Хлеб оставил на обеденном столе из массива дуба, расположенном у двух окон, которые выходили на террасу. Никита, вскользь бросил взгляд в окно, прикрытое занавеской с кружевами. Затем по итальянской, цвета венге, с красными вставками в дверках кухонной мебели со встроенной техникой. Кухня‑столовая имела два входа: один из гостиной, через арку напротив кухонного гарнитура. И дверь ведущая из холла, напротив окон и обеденного стола. Стараясь не беспокоить отца, он на цыпочках прокрался в свою комнату. Но уже не через гостиную. Никита прошёл через холл, мимо санузла. Двери его комнаты и кухни располагались друг против друга в конце длинного узкого холла, заканчивающегося санузлом.

Никита повернул защёлку, прижался ухом к обклеенной вырезками из автомобильных журналов двери. Прислушался. Только бы не разбудить отца! Ни шороха. Жуткая тишина его нисколько не удивляла, не беспокоила. Последнее время тишина стала нормой. Лишь звон в ушах порой нарушал эту закономерность. Но и к этому он почти привык. Хотя звенели они нечасто, но пугающе. В очередной раз ему удалось пробраться в спальню, не разбудив отца, видимо спит крепким сном. Да и какая теперь разница, сейчас он в своей комнате, в надёжном убежище, где секреты хранят безмолвные стены.