Прозрачный дом

– Конечно, конечно! – воскликнула Ольга, приглашая Нину Ивановну войти, с недоумением рассматривая ее яркий цветастый халат с запахом. По мнению вожатой, разгуливать по соседям в халате был чистой воды моветон, но у Нины Ивановны на этот счет были свои соображения: она считала, что красивая вещь никогда не может быть неуместной. Всякая мало‑мальски нарядная безделушка ее радовала, а по‑настоящему дорогие и дефицитные вещи были предметом ее тайных и не очень грез и желаний. Она стояла в очереди на всевозможные люстры, ткани и сапоги, водила дружбу со всеми продавщицами и кладовщиками и сводила с ума Льва Борисовича бесконечными разговорами о вещах, которые появлялись в домах у их друзей. Но когда эта дама узнала, что за глаза ее называют Колбой, то даже обрадовалась. «Наверное, я еще не такая и толстая, если ребята решила меня прозвать стройной стеклянной посудиной», – шутливо рассуждала она, поедая очередной жареный пирожок с картошкой, сидя со Львом Борисовичем на кухне, прикидывая в уме, где бы раздобыть домашний халатик понаряднее. Ведь школа для Нины Ивановны была местом, где главенствовали правила и дисциплина, там она всегда выглядела и вела себя очень сдержанно, а всю свою яркую натуру, тягу к экспериментам и любовь к мишуре она проявляла лишь за плотно закрытыми дверями учительского дома.

– Ах, Оленька Васильевна, сколько у вас красоты, – рассматривая дорогую мебель и импортный магнитофон, начала Нина Ивановна.

Она отдала торт хозяйке и, разувшись, медленно наслаждаясь мягкостью персидского ковра, прохаживалась вокруг овального обеденного стола, в центре которого возвышалась большая хрустальная ваза – ну точно такая, о какой мечтала химичка уже несколько лет. Ее не заинтересовали бронзовые часы в барочном стиле, стоящие на консоли, и шахматный стол с искусно вырезанными фигурами из слоновой кости. А вот полированный мебельный гарнитур вывел из состояния равновесия. Он весь сверкал зеркальными вставками, в которых отражались фарфоровые сервизы, и яркие блики от зажженной люстры, увешанной сотнями подвесок, переливались и манили, приковывая взгляд. Сколько времени она стояла на очереди за такой люстрой, Нина Ивановна уже и не помнила.

– Да, эта квартира точно не видела подобных вещиц, – проводя рукой по золоченым деталям торшера, задумчиво произнесла химичка.

Сказав это, она тяжело вздохнула, а потом вдруг заволновалась. Лицо ее вспыхнуло ярким румянцем, и она медленно начала поворачивать голову к дивану, над которым зияла дыра в обоях, сорванных неровными кусками. Гостья, словно боясь увидеть привидение, резко отвернулась и попятилась в сторону кухни, рассеянно слушая оправдания Ольги Васильевны насчет ремонта, который она еще не успела сделать из‑за недостатка времени:

– Знаете, мы же расставили мебель впопыхах, даже ничего не покрасив, а здесь нужно и потолок белить, и обои клеить.

– Да‑да, – лепетала химичка, изменившись в настроении.

Она еще раз с опаской скользнула взглядом по стене над диваном, с ужасом вспоминая последний свой визит в эту квартиру, но потом прикрыла рот рукой, чтобы не сказать вслух слова, которые вертелись у нее на языке: проклятая квартира, проклятая квартира, проклятая… Нина Ивановна мысленно отругала себя, что отвлеклась от дела, и заговорила о том, что сейчас было действительно важно.

– А что вы собираетесь подарить Тимофею Михайловичу?

– Подарить? – удивленно поднимая светлые, слегка подкрашенные брови переспросила Ольга Васильевна, доставая из подвесного шкафчика хрустальное блюдо на изысканной ножке.

Нина Ивановна не поняла удивления Ольги и сразу предложила сказать имениннику, что этот торт от них обеих, на что Ольга Васильевна засмеялась и, водрузив медовик на блюдо, произнесла:

– Так Тимофей Михайлович меня не пригласил на свой день рождения.

– Удивительно! – обескураженно воскликнула химичка. – Давайте мы сейчас это исправим. Где у вас телефон?

– Что вы, Нина Ивановна, в какое же положение вы поставите меня этим звонком!

– Да, вы правы, не стоит навязываться. Тимыч и без того вами заинтересуется. А то, что он вас не пригласил, – это хороший знак, значит, смущается.

Ольге не хотелось обсуждать с малознакомой дамой такие личные темы. Тимофей Михайлович был ей симпатичен, и это неприглашение было неприятным фактом, о котором хотелось поскорее забыть. С другой стороны, Ольга Васильевна радовалась – раз ее не пригласили, значит, и рассказывать директрисе ничего не придется, а этого Ольга боялась больше всего. Думая об этом, вожатая поставила турку с кофе на плиту и вернулась к разговору о предыдущих жильцах квартиры:

– По‑моему, в этой квартире жила библиотекарь, а почему она съехала?

Нина Ивановна заерзала на стуле, а потом, будто не слыша вопроса, вскочила и начала кудахтать, напоминая курицу, снесшую яйцо:

– Ой, Оленька Васильевна, что же мы с вами засиделись, у меня там термобигуди уже сварились, я побегу.

 

Глава 4. Кабинет № 26

 

Когда стрелки больших старомодных часов в квартире Тимофея Михайловича приближались к 17:00, гости стали рассаживаться за нарядно накрытым им стол, совсем не вязавшимся с общепринятым холостяцким образом жизни одинокого мужчины. Ольга Васильевна в это время разыскивала свою сумочку на полке в прихожей. Она и без того была в плохом настроении, и темнота в этой части квартиры ее раздражала как никогда. Люстра здесь не просто отсутствовала, но даже провода были обрезаны под самый корень. Зато предыдущие жильцы оставили полированную вешалку с крючками для верхней одежды, над которыми тянулась узенькая полка для шапок.

– Срочно нужно купить светильник, – еле дотягиваясь до полки и шаря по ней рукой, шептала раздосадованная пионервожатая.

Она водила кистью из стороны в сторону, как вдруг вскрикнула от боли. Что‑то тонкое, но острое оцарапало ей палец. Ольге пришлось встать на табуретку, чтобы извлечь опасный предмет. Им оказалась затейливая деревянная шкатулка. И эта шкатулка была заперта. Ольга потрясла ее, поднеся к уху, и снова сунула на место, решив, что этот тайник принадлежит одному из ее детей. Она еще раз потерла царапину на руке, когда наконец заметила свою сумку на комоде за вазой с яркими кленовыми листьями и облегченно выдохнула.

Ольга Васильевна торопилась в школьный корпус на репетицию праздника посвящения в интернатскую семью. Выйдя в подъезд, она перевела взгляд на дверь Тимофея Михайловича, за которой раздавались веселые голоса.

Желание находиться в другом месте вполне обычно для человека. Мы даже сами не замечаем, как часто оно нас преследует. На работе мы мечтаем оказаться дома, дома мы хотим оказаться в кино или ресторане, зимой на море, а душным летом на катке. Но худшее из подобных желаний – это желание оказаться в прошлом, куда больше нет возврата, куда, как ни старайся, не отвезет тебя никакой автобус и даже самолет. И Ольгу Васильевну одолевал именно такой вид тоски – больше всего она хотела сейчас оказаться не на дне рождения Тимыча, а в своей старой квартире, во времени, где еще жив ее муж. Но прошлое – как испорченная кинолента: яркие вспышки появляются на экране, но посмотреть весь фильм с начала уже нельзя.

***