Прозрачный дом

Ника тоже была не в восторге от такого неожиданного появления Родиона. Она, конечно, задумала отбить его у Лоры и даже выстроила определенную стратегию, но то, что он теперь знал ее тайну и она имела неосторожность разоткровенничаться с ним в гараже Льва Борисовича, ее смущало. Оттого Ника хотела последовать за Сергеем, но Ольга Васильевна крепко схватила ее за руку и, сверля глазами, твердым голосом попросила сходить на кухню и проверить, не пора ли доставать штрудель из духовки.

– Родион, ты как относишься к штруделю? – спросила вожатая, стараясь сгладить неловкое начало его визита.

– Родик навряд ли знает, что такое штрудель вообще, – высокомерно процедила Ника, отправляясь на кухню.

Девушка поняла, что уйти как брат ей не удастся, поэтому решила хотя бы потрепать неудобному для нее гостю нервы.

Сначала Ника собиралась присыпать сверху штрудель вместо сахарной пудры солью, но Родик мог из‑за этого подумать, что ее мать не умеет готовить, и тогда она решила посолить кисель. Налив в высокий тонкий стакан тягучий ягодный напиток темно‑вишневого цвета, она всыпала туда две столовые ложки соли и, тщательно перемешав, украсила край надрезанной долькой лимона. Затем, озорно улыбаясь, схватила в руки кучу ножей и вилок разных размеров, включая приборы для стейков и рыбные, вышла в гостиную, проговорив сладким голоском:

– Ах, мамочка, ты столько блюд наготовила, я думаю, нужно добавить приборов, – воскликнула она и молниеносно разложила с обеих сторон от тарелки Родиона по три ножа и вилки. Сама же, положив ему несколько блинов, сырники, плюхнув рядом сметану, села напротив. «Небось возомнил из себя героя, мама моя с ним дружит, играет в ВИА, девчонки в классе по нему сохнут, а я, значит, бедная раненая пташка без отца, ну ничего, посмотрим, кто кого», – думала Ника в ожидании, какие приборы он предпочтет.

Ольга Васильевна, разгневанная поведением своих отпрысков, еще десять минут назад казавшихся ей такими милыми и воспитанными, решила вмешаться, но Родион ее опередил. Он понял, что зазнавшиеся дети вожатой считают его недостойным их общества, и этот факт хлестко ударил по самолюбию юноши. Привыкший быть душой любой компании, он на какой‑то момент даже растерялся от такого унижения, но вовремя совладал с нервами:

– Ольга Васильевна, ваша дочь права – вы столько всего наготовили, наверное, вкуснотища, – проговорил Родион, гордо вскинув голову, а потом перевел взгляд на свою одноклассницу в шикарном шелковом платье и, прищурив глаза, продолжил: – Только вот ты зря, Ника, волновалась с вилками и ножичками. Я человек дикий, блины привык есть руками.

Он чувствовал, как от волнения заколотилось сердце, как обида сковывает тело, но решил сыграть свою роль до конца. «Если уж они считают меня невежей, неотесанным чурбаном, даже не знающим, что такое штрудель, пусть насладятся этим зрелищем сполна», – подумал Родион, схватил с тарелки блин руками и весь целиком затолкал в рот. Измазавшись сметаной, он начал специально громко чавкать и сопеть, а когда наконец все же проглотил еду, которая от обиды не лезла в горло, хотел ее запить и сделал большой глоток киселя.

От мерзкого горько‑соленого вкуса у него зажгло во рту и хотелось плеваться и кашлять, но ни один мускул не дрогнул на его симпатичном лице. Только на точеных скулах появилось несколько красных пятен, но гордость не позволила дать возможности Нике насладиться его унижением. «За что она наказывает меня? За поцелуй? За Лору или что узнал ее секрет?» – недоумевал Родион, скользя ледяным взглядом сначала по ее смеющимся глазам, затем по алым губам, которые были готовы растянуться в надменной улыбке, и залпом выпил все содержимое стакана до самого дна. Поставив стакан на стол, он потянулся за льняной салфеткой, но потом усмехнулся, вытер рот рукавом и, сделавшись мертвецки бледным, громко произнес:

– Спасибо, Ольга Васильевна. Все было очень вкусно, особенно удался кисель. Но мне пора, еще нужно конюшни от навоза очистить.

Сказав это, он громко и надрывно запел, удаляясь в прихожую: «Мы пионеры, дети рабочих!».

Видя, как гость уходит, Ника устыдилась, что повела себя так по‑детски. Ей очень хотелось, чтобы Родион остался, и они мило сидели бы за столом несколько часов кряду. Он бы, помогая разлить чай из горячего фарфорового чайника, рассказывал о своих приключениях, о детстве, а может, даже о матери. Потом бы, на правах мужчины, принялся разрезать штрудель и хвалил кулинарные способности хозяйки дома. А после завтрака, может, даже сыграли бы в лото или мафию. Но она все испортила, как это бывало уже не раз в ее жизни, – сама взяла и собственными руками испортила отличный момент.

Входная дверь уже второй раз за утро презрительно хлопнула, и в квартире воцарилась гнетущая тишина. Ольга Васильевна тяжело вздохнула и обреченно опустилась в кресло:

– Зачем ты, Ника, так обидела парня? Ладно Сережка. Они почти одного возраста, на одной территории – конкуренция. Но ты‑то что? Какая муха тебя укусила? А эта его песня… Как неловко! В чем‑то он прав, я теперь пионервожатая, и весь этот мещанский шик здесь неуместен.

Девушка не ответила. Она грустно сидела за столом, заставленным нетронутыми яствами, и водила чайной ложкой по пустой тарелке, боясь поднять глаза на мать, которая не верила, что ее воскресный завтрак обернулся настоящей катастрофой.

– Он же каждое утро завтракает в интернатской столовой кашей или омлетом, а вчера ему вообще не дали еды, сказали, что отец не успел внести деньги за этот месяц, и порции для него нет. А он же взрослый парень, представляешь, как ему было стыдно? Школа не должна о нем заботиться, потому что он не сирота, так и родители о нем забыли – продолжила вожатая, все сильнее проникаясь жалостью к Родиону. – Ты не представляешь, Ника, как ему было неловко. Он стоял на виду у всего класса с пустой тарелкой в руках, красный как рак, но все же пытался, сохранив достоинство, перевести ситуацию в шутку. А тут еще Лора встала и давай ему уступать свою еду.

Ольга Васильевна поднялась и, подойдя к столу, начала собирать чистые тарелки, чувствуя, как в душе зарождается гнев неудовлетворенности собой, поведением детей и жизнью в целом.

– Вы верно хотели показать, что он недостаточно хорошо воспитан для вас, но продемонстрировали обратное! Потому что хорошие манеры – это прежде всего человечность! Мне было стыдно за вас!

С остервенением счищая в урну остатки еды, Ольга смахивала слезы, которые тяжелыми каплями падали в мусорное ведро. Все вокруг и она сама казались ей теперь неправильными, неуместными. Может, тот, кто написал на доске, чтобы она убиралась, был прав, думала Ольга. Может, она оскорбляет все ценности, которые должна воплощать, поэтому ей не место в школе?

Приближался воскресный полдень. Ольга Васильевна услышала знакомую мелодию «Утренней почты», доносящуюся из телевизора в гостиной, и пошла на звук, но не с интересом, как обычно, а с явным раздражением. Ника уже притащила из своей комнаты катушечный магнитофон, установила его перед телевизором и приготовилась записывать песни. Ольга была обескуражена ее беспечностью и решила проучить Нику за утреннюю выходку. Точнее, попытаться повести себя как настоящий педагог.

Немногим раньше Ольга Васильевна задумала создать отряд барабанщиц из девочек старших классов, и так как десятиклассниц учить не было смысла – не успеешь натренировать, как они выпустятся, – то жребий пал на девятые классы. А тут еще выяснилось, что отличница Наташа Мухина недавно была в пионерском лагере «Артек», как раз в отряде барабанщиц, и теперь знала все секреты этого мастерства. Она изучила нужные команды, требования к форме, огромное количество маршей и с удовольствием согласилась помочь Ольге Васильевне.