Прозрачный дом

Пра‑пра‑ле, пра‑ле,

Пра‑ле, пра‑ле,

Пра‑пра‑ле, пра…

– Громче! – не унималась Лора. – Громче!

– Пра‑ле, дробь,

Пра‑ле, дробь,

Пра‑пра‑ле, пра‑ле,

Дробь, дробь, дробь, – захлебываясь слезами, выкрикивала марш Мухина.

– Ну вот же, другое дело, – смотря снизу вверх на свою поверженную соперницу, самодовольно заявила Лоры. – А ты говорила, что я не смогу быть командиром отряда барабанщиц.

 

Глава 6. Непрошеный гость

 

Ольга Васильевна тем временем собиралась отправиться в ателье, чтобы заказать барабанщицам парадную форму. Зная, что модистки встречают клиентов по одежке, она нарядилась в свою самую дорогую блузку, привезенную мужем из заграничной командировки, заправила ее в кримпленовую юбку‑четырехклинку и повязала на шею газовый шарфик.

Прежде чем выйти из квартиры, Ольга решила открыть форточку для проветривания. Торопливо отдернула портьеру и вдруг вскрикнула от ужаса:

– Ах, что это?!

Перед самым ее окном, на фоне чистого голубого неба болтались ноги подвешенного человека. Страх, моментально сковавший тело женщины, не давал возможности сдвинуться с места. Она стояла словно прибитая гвоздями к полу и почему‑то вспоминала картину Репина «Царевна Софья в Новодевичьем монастыре». Ощутив себя той самой царевной, запертой в келье, перед окнами которой царь Петр подвесил несколько трупов казненных стрельцов, Ольга Васильевна зажмурилась, понимая, что над их квартирой жили учитель физики со своим сыном. И постукивающие по стеклу ноги, вздрагивающие в предсмертной агонии, скорее всего, принадлежали Родиону.

– Повесился! – воскликнула вожатая. – Точно, из‑за нашего завтрака!

Женщина хотела позвать на помощь, потом решила – вдруг ее просто опять хотят напугать, – но все же бросилась спасать повешенного.

Без верхней одежды, зачем‑то прикрывая рот рукой, Ольга выскочила на улицу и, обежав дом с правой стороны, дрожа всем телом, начала поворачивать за угол, чтобы оказаться под окнами своей квартиры. Она так волновалась, что внезапно начала икать, поэтому набрала полную грудь воздуха и сделала решающий шаг, и тут же наступила на расстегнутый портфель коричневого цвета с металлическими застежками. Рядом валялись несколько карандашей и учебник алгебры для девятого класса.

– Хоть бы он еще был жив, – прежде чем поднять глаза, начала причитать женщина и тут же услышала голос Родиона.

– Ольга Васильевна, отойдите в сторонку, а то я ненароком могу вас зацепить!

– Родион, что ты там делаешь? – вздрогнув от неожиданности закричала вожатая, задрав голову.

– Хотел спрыгнуть, но штанами зацепился за проволоку, на которой сушится рыба.

– Почему решил спускаться с балкона, почему не вышел через дверь?! – делая шаг назад, все еще продолжала волноваться вожатая, и не успела опомниться, как рядом с ней гулко приземлилось тело Родиона. – Все в порядке? Не ушибся?

– Да что со мной сделается, я же проделывал это сотни раз.

– Зачем? – недоумевая произнесла Ольга Васильевна, наблюдая, как юноша собирает свои пожитки.

– Да с батей поссорились, и он меня запер, а сам свалил куда‑то.

– И куда ты пойдешь?

– Сейчас домашку в подвале сделаю и к друзьям.

– В подвале сегодня батареи меняют, сварщики тебя не впустят.

Родион задумчиво почесал голову и стал оглядываться по сторонам, явно прикидывая в голове, куда бы ему податься. А Ольга Васильевна наконец почувствовала, что выбежала на улицу без верхней одежды, и, быстрее направляясь в сторону входа, поглядывала на наручные часы:

– Ого, сегодня я в ателье точно не успею, – потом перевела взгляд на юношу и уверенно предложила:

– Знаешь что, дружок, давай бери свой портфель и пошли к нам. Попьем чайку, закончишь делать уроки, а потом решим, что дальше делать.

– Не пойду я к вам, Ольга Васильевна, мне хватило сегодняшнего завтрака. Ваши детки меня за человека не считают.

– Ну это ты зря так думаешь. Их реакция была направлена не против тебя, а против меня скорее. Они же от ревности взбеленились. Не хотят мою материнскую любовь делить еще с кем‑то, – начала объяснять женщина, забирая из рук Родиона тетрадь и ручку. – Так что вставай и пошли. Я ведь это тоже не сразу поняла. Они у меня хорошие ребята, к тому же сейчас дома никого нет. Ника на репетиции, а Сережа придет поздно.

Пить чай Родион отказался и вообще дал себе слово, что ни крошки не проглотит в этом доме, даже если его будут пытать раскаленным железом. И за письменный стол Сергея садиться не стал, хоть Ольга Васильевна убеждала его, что сын вернется с комсомольского собрания часам к десяти вечера. Он разложил свои неопрятные тетрадки и несколько учебников на обеденном столе, потом взял ручку с погрызенным колпачком и задумчиво уставился на картины, висевшие на стене.

– Вы что же, Никины детские рисунки до сих пор храните? – поинтересовался он, вглядываясь в яркие изображения желтой головы быка и еще каких‑то цветных линий, напоминающих петуха.

– Это не детские рисунки, это лучизм, репродукции из Третьяковской галереи, – отозвалась вожатая, занявшаяся оформлением альбома школьной летописи.

– Не знаю, по‑моему вас обманули, это же чистой воды каракули.

– Лучизм – стиль в живописи, придуманный Михаилом Ларионовым, он прародитель авангарда в России, – не отрываясь от работы старалась разъяснить Ольга, – но в середине своего краткого рассказа про то что мы видим не сами предметы, а отраженные от них лучи и в этом и есть суть, она наконец решилась задать вопрос, который уже давно повис в воздухе, – а почему вы поссорились с отцом?

Родион несколько минут сомневался отвечать или нет, но потом почесал бровь и небрежно произнес:

– Он хочет контролировать каждый мой шаг и считает, что мои друзья – отбросы, поэтому на выходных частенько меня запирает.

– А ты?

– А что я? Я встаю и выхожу через балкон. Он, конечно, не ожидает, что я так делаю, и страшно разозлится, когда узнает.