Прозрачный дом
Сбережений у Ольги Васильевны не было. Но теперь у нее была работа и дом. И нужно было как‑то постараться, чтобы удержаться на этом месте, не разочаровать директрису, даже если для этого придется доносить на своих соседей. Да, мерзко, да, унизительно до тошноты, но выбора у Ольги не было. Она бы и рада с гордостью заявить, что не готова выживать любой ценой, и мораль для нее не просто красивое слово. Однако Ольге Васильевне пришлось признать, что ради благополучия своей семьи она готова пойти на сделку с совестью и директрисой.
Чтобы отогнать от себя мрачные мысли, пионервожатая встала, впопыхах умылась и начала утюжить одежду для детей на торжественную линейку. Монотонные движения раскаленного металла по измятой ткани всегда действовали на нее успокаивающе, а сегодня и вовсе перенесли в беззаботное время десятилетней давности.
Тогда Сережа шел в первый класс. Накануне ее муж получил звание старшего лейтенанта, и друзья засиделись у них допоздна. Пили шампанское, ужасно кислое, зато в бокале так красиво переливались шесть долгожданных золотых звезд для погонов. Наутро они, конечно же, проспали. Будильник безутешно трещал, разбудить их смог только маленький, но уже тогда ответственный Сережа. Смеясь, Ольга бегала из комнаты в комнату, пытаясь собрать свои вещи и портфель первоклассника. Уже у входной двери Ольга заметила, что у мужа мятые рукава на рубашке, но так как времени не осталось, она нагрела тяжелый утюг, сбрызнула водой замявшуюся складку и, не снимая рубашки с мужа, прошлась утюгом по рукаву. Ожог был настолько сильным, что лечить его пришлось несколько месяцев, но молодость прощала все. Солнце, светившее в окна их квартиры, казалось, не меркло даже в пасмурные дождливые дни. А сегодня Сережа шел в выпускной класс. Мужа больше нет. В семье уже полгода не было слышно смеха. Под глазами Ольги появились морщины, а в душе тоска.
– Время беспощадно, – прошептала Ольга, взглянув на себя в зеркало, и направилась будить детей.
Чтобы как следует подготовиться к торжественной линейке, на работу Ольга Васильевна пришла, когда в интернате дети только заканчивали свой завтрак.
Большие эмалированные кастрюли с красными надписями «Каша» и «Какао» уже опустели, но кое‑где на тарелках еще виднелись продолговатые кусочки пористого хлеба и подтаявшие кубики сливочного масла. У стола с грязной посудой Ольга заметила Родиона, который брезгливо счищал в ведро остатки еды. На его предплечье виднелась повязка дежурного. Ольга Васильевна приветственно кивнула ему через большую стеклянную стену, отделявшую столовую от общего коридора. Родик помахал ей в ответ алюминиевой вилкой.
«Почему он завтракает не дома?» – размышляла Ольга, подходя к двери своего кабинета. «Может, его мама не любит готовить», – предположила пионервожатая, остановившись у зеркала, висевшего за книжным шкафом, заставленным стопками журналов «Костер» и альбомами «Летописи дружины». Уверенным движением руки она повязала на шею пионерский галстук. Кусочек алого шелка был таким ярким и нарядным на фоне белоснежной рубашки, что лицо Ольги словно стало моложе.
Этот давно забытый ритуал придал ей сил и уверенности, но мысли упрямо возвращались к Родиону. Ольге Васильевне отчаянно захотелось пригласить его домой на завтрак. Она всегда готовила для детей что‑нибудь вкусненькое
– блины со сгущенкой, сырники с вареньем, гренки – то, что никогда не подают в столовой интерната. Раньше Ольга не задумывалась о
таких мелочах. Она была уверена, что государство, партия заботятся о
сиротах хорошо. Но мысль о том, что они не могли отведать простого домашнего завтрака, ужаснула вожатую. У Родиона родители были, но то, какое сиротливое одиночество читалось в его глазах, показалось Ольге едва ли не ужаснее.
Она с неподдельным энтузиазмом оглядела пыльный захламленный кабинет и произнесла вслух:
– Здесь все нужно переделать!
Потом с волнением поглядела на золотые наручные часы, переживая, как перед театральным дебютом, за свое первое мероприятие в роли старшей пионерской вожатой и поспешила на школьный двор.
***
