Ради красоты

Поступление: у Хармса была маленькая голова и длинные ноги. Он ступал своими тяжёлыми ступнями по мягким бёдрам Земли и говорил, что женщина должна быть проваливающейся. Прямо стой, Хармс, а то умрёшь. А почему бы и нет, а почему бы и да. А почему бы и не сидр. Мешай газы с четвёртым состоянием вещества. Четвёртое состояние не газ, это Хармс. В его зеркальце отражается рот. Точнее, сорок ртов. Один рот для улыбки. Второй рот для усов. А сороковой рот для фотографии. Напряженный, искромсанный рот.

 

 

Часть 2. Над травой золото

 

Притягательность космоса

 

В то время в Москве насчитывалось более десятка частных галерей. По белоснежным залам в отутюженных костюмах прогуливались галеристы, кураторы, экскурсоводы и ненавязчиво призывали созерцателей насладиться чувственной красотой мира картин.

Перед тем как заявиться в «УЕТ», Янита решительно настроилась обойти все галереи в городе. Она с жадностью изучала картины, будто пытаясь насытиться ими на всю оставшуюся жизнь. Чаще попадались работы, вызывающие многозначительное молчание, реже – едва уловимый свет. В эти дни Яня совершенно убедилась, что не оставит искусство, даже если ради этого придётся перевернуть мир. Она боялась нескромности мысли, но ещё больше боялась полностью не раскрыть дар, которым наградила её Вселенная.

Повинуясь давней мечте, Яня записалась в художественную студию, где занятия вели профессиональные художники. Но ей хватило трёх занятий, чтобы понять: между их академизмом и настоящей красотой мира нет ничего общего. Яня не стала рассказывать Богдану, как заблуждалась все эти годы, опасаясь, что он захочет перебраться поближе к их провинции, а хуже этого ничего не могло случиться.

Москва совершенно не нравилась Богдану, соглашаясь на переезд, он рассчитывал, что на новом месте Янита станет более ответственной и займётся, наконец, чем‑нибудь полезным. Но она продолжала гулять и, казалось, не замечала, сколько всего он делал для их будущей семьи. Ещё в Димитровграде он смог договориться с руководством компании, чтобы его перевели в главный офис, а с дальними родственниками, чтобы они сдали им двухкомнатную квартиру недалеко от станции метро «Медведково».

Когда Янита впервые увидела новую квартиру, то запрыгала от радости, потому что, видите ли, у каждого из них теперь будет отдельная комната, своё личное пространство. Богдан не разговаривал с ней несколько дней, ведь он хотел проводить каждую ночь с Яней, а она, получается, не хотела. Но он снова уступил, и из свободной комнаты они сделали мастерскую.

Для мастерской в комнате было мало света, но это не имело значения. Главное, что у Яниты появилась рабочее пространство.

Собственная мастерская художницы Яниты Беловой!

Они убрали из мастерской ковры, маленькую кровать поставили в дальний угол, рабочий стол придвинули к окну. Янита принесла сюда ещё пару стульев, которые она собиралась использовать до тех пор, пока не разживётся мольбертом.

О, покупка мольберта! И пусть Яня пока не представляла, как наловчится рисовать на нём больной рукой, это не мешало страстно мечтать о нём. И не только о мольберте, о холстах, кистях, этюднике. Магазины в Москве разжигали аппетит. В Димитровграде она часто приобретала кисти или разбавители на заказ. А здесь открывалось целое царство, она хотела забрать всё: палитры, угли, мелки. Но что было важнее – в этих дивных магазинах продавались разные виды масел для красок: льняные, конопляные, маковые, ореховые, сафлоровые. И краски когда угодно можно варить на кухне, не боясь размолвок и осуждения.

Обычно немногословная Яня менялась рядом с продавцами в художественных магазинах. Им она задавала бесчисленное количество вопросов, хотя чаще всего ей односложно отвечали: «Попробуйте сами». Загоревшись, она купила на последние деньги маковое масло, скипидар, смолу, чтобы вечером из привезённой с собой травы сварить краску. Ей хотелось купить про запас и холст, но его невозможно было незаметно пронести в квартиру. Остальные обновки она смогла притащить, пряча за пазухой.

Богдан, в свою очередь, лишь делал вид, будто не замечает ужимок Яниты. Для него семейная жизнь стала тренировкой терпения. Пока Янита держала в руках кисть, он держал молоток, пока она варила краски, он варил суп. В неотступном раздражении он всё реже говорил в ответ, что тоже её любит.

 

* * *

 

Днями напролёт Янита рисовала, точно не могла насытиться дарованной ей свободой. Порой она просыпалась в тревоге, не веря, что уехала из Димитровграда, и эта радость теперь с ней навсегда. Всякий раз, когда кисть окуналась в краску, казалось, будто через мгновение мир изменится, станет добрее, искреннее, желаннее. Краска, словно волшебная пыльца, оживит изображение, и оно, медленно растекаясь сначала по комнате, затем по улице и городу, захватит в мягкие переливы весь свет.

Янита отложила кисть, проникая в акриловую свежесть рисунка: услышала жужжание комаров и хлесткие удары веток, почувствовала запах садовых цветов и прелых опилок. Всё было на месте. Яня вскочила с табурета и покружилась в умиротворяющих звуках тихого сельского дня, в действительности – в раздающемся с улицы гуле машин.

– Хорошо, – произнесла она вслух и, схватив влажный от акварельных красок лист, устремилась на кухню.

– …а я ему и говорю, что денег из кассы мы не брали, – увлечённо рассказывал Богдан новому другу Максу. Друг кивал, разливая по рюмкам самогон.

– Будешь с нами? – спросил кухонный бармен, приметив Яню.

– Вы лучше на это посмотрите! – сказала она, положив рисунок на стол.

– Красиво, – через секунду произнёс Богдан, хватаясь за рюмку и опрокидывая её в рот. – Но ты на квартиру в этом месяце не скидывалась.

Макс, последовав его примеру, выпил.

– Деньги скоро будут, – проговорила Яня, указывая на рисунок.

– Ты талантливая, – сказал Макс, одной рукой подцепляя кусок колбасы ногтями, другой хватаясь за рисунок.

– Ой, – вскрикнула Яня, испугавшись, что на рисунке останутся жирные пятна.

– И что с того? – угрюмо пробурчал Богдан. – У тебя есть хоть один знакомый, кто разбогател на этом? – он щёлкнут по листу.

Точно подобранные цвета, перетекающие от ярких тонов к полутонам, и весь рисунок в целом казался Богдану фарсом. Но он не озвучивал свои мысли, боясь обидеть Яню. Да и как он мог предположить, что проблема его восприятия заключалась в колоссальном невежестве, проще поверить, будто дело – в Яните. В безумстве ища несуществующую краску, она не замечала собственную топорную технику, которую лишь прикрывала оттенками, формами и деталями.