Ради красоты

Яня внимательно посмотрела на бархатную сиреневую обивку, что смялась под весом дровосека.

– Энергия произведений, отражающая окружающее пространство, – сказала она, подбираясь к манящей мягкости спинки кресла и услаждая пальцы нежным прикосновением. – Но я смогу создать лучше.

– О чём ты?! Какая энергия? – ударил её по ладони. – Современное искусство – не больше чем билет в клуб увлечённых людей. Тех, кто будут вместе оценивать произведения искусства, пересекаться на всемирно известных выставках, ходить на модные вечеринки. Для этого всего нужны деньги. А у тебя их нет!

– Глядя на картины, которые вы выставляете, сложно поверить, что вы сейчас полностью честны.

– В общем, я это вот к чему. Мало одного желания, нужно что‑то более значимое.

Миша оглядел поникшую девушку. Пока она левой рукой пыталась незаметно сковырнуть бархатную ткань, её правая рука повисла как тряпичная кукла.

– Иди, – уже спокойнее произнёс он. Яня не сдвинулась с места. – Иди, я сказал! – он одновременно и раздражался, и одобрял настойчивость. Он вновь ударил её по ладони. Она обиженно отошла. – Просто ты должна понять, что не очень‑то вписываешься в мир эстетики.

– Я не стремлюсь вписываться. Я стремлюсь продолжить его. А для этого нужно как следует изучить технику. И галерея – это лучшее место для обучения, – она протянула папку с рисунками.

– Даже не холсты, – пробубнил Миша, но папку всё же взял.

Без особого энтузиазма он просматривал рисунки, пока не приметил среди них изображение космоса. Картинка на первый взгляд казалась незамысловатой, но через мгновение она будто набрала объём, ожила, завилась возле кончиков пальцев и скользнула вверх по руке. Космический вихрь достиг ушей, Миша не различил в шёпоте слов, но позволил проникнуть ему внутрь, заполнить опустошающей тоской.

– Хорошо, – спустя время отозвался ошеломлённый Узин, – приходи завтра, покажешь, чем ты можешь быть полезной.

Внутри Яниты взвизгнула, отскочила и перекувыркнулась радость.

А почти за тысячу световых лет бабушка приговаривала:

– Отдельно молоко и отдельно кофе – вот такой он Миша. Он белый, как цвет смерти, и кофе тоже к смерти. Неужели поэтому Миша несчастен? Миша несчастен. Он стукнет кулаком по столу, а потом пожалеет стол, расплачется. Он хулиган, оттого до старости пьёт водку и кефир. Ведь кефир – это кислое молоко. А молоко к кофе – к смерти. Женщин он вожделеет, но опрокидывать их нет ни сил, ни желания. Поэтому он живёт с картинами. Там женщины пухлые и такие же мёртвые, как и он сам. А раз Миша не живой, то и смерть к нему не придёт. Он сам расстанется с жизнью. Не на отраду другим, но временами, на упоение себе.

 

Оживляющая картины

 

События, ставшие самыми значимыми в жизни Яниты, начинались обыденно. С утра работа шла медленно, сотрудники пили кофе, делились небогатыми впечатлениями. Оказалось, не имеет значения, где просыпается тело, оно одинаково лениво и в галерее, и в офисе. Таким было первое открытие Яниты о мире современного искусства. Вторым открытием стало то, что если в первый рабочий день ты не покажешься коллегам дружелюбной, то в дальнейшем вряд ли они будут к тебе прислушиваться.

– В это время, пока под ногами не мешаются, нужно проверить все экспонаты, – сказал Алексей, задрав нос. Янита кивнула, это подходило ей как нельзя кстати, поскольку к обеду рука совсем немела, наливалась тяжестью. – Когда закончишь, я расскажу, что делать дальше. Всё поняла?

– Да. А обязательно ли следовать схеме расстановки экспонатов? Я бы развесила картины иначе.

В ответ Алексей странно хмыкнул, похрустел уложенными гелем волосами и строго произнёс:

– Вот тебе мой совет: если хочешь задержаться в нашей галерее, то делай то, что тебе говорят!

Яня пожала плечами, решив пока попридержать идеи.

Попутно с советами куратора ей пришлось выслушать факты из биографии Узина, которые привели его к успеху, и Алексея, ставшего незаменимым механизмом в «УЕТ». Не в силах поверить в своё счастье, Яня еле сдерживала возбуждение, любопытно оглядывалась по сторонам, вбирая в себя пульсирующий цветами и запахами дух галереи. Вконец измотавшийся от беседы Алексей не пошёл, а словно покатился к другим кураторам, которые, как рой мух, накинулись на него с вопросами о новенькой.

Алексей Мартыновский в отличие от Яниты при знакомстве нравился людям, потому что скруглённый, холёный и мамкой любимый. Беляш с мясом был не только любимым блюдом Алексея, но и мог бы стать прототипом героя, развивающемуся не по плану обезьяна‑человек, а по системе из пирожка да в человеки. Ещё в детстве, сминая один за другим жирные пирожки и поглаживая маслянистые бока, Алексей мечтал о труде в музее. Он чувствовал в этом пути нечто притягательное и для большинства людей недоступное. Словно причастность к некому тайному обществу. Губы любовно обхватывали водянистое тесто, пока Алексей растекался в ощущении, что вхож в то общество от рождения. Ему оставалась самая малость – наработать навыки на входной билет. Уже в институте он призывал сокурсников повторять за ним, быть смелыми и творить в стиле, соответствующему духу времени. Но Алексей никому не объяснял, что кроется за его витиеватыми фразами, на деле же это значило придерживаться канонов эпохи Возрождения. И пусть во времена Ренессанса не могло быть беляшей, однако, по глубокому убеждению Мартыновского, в мире искусства ничего выдающегося после так и не произошло. Эта эпоха стала для него идеалом, на который стоило ровняться каждому художнику. Тех людей, кто придерживался иных взглядов, Алексей сторонился и ограничивался неопровержимым коротким утверждением: «Они ничего не смыслят в эстетике».

– Претенциозно и напряжённо, – донёсся до Янита из другого конца зала голос Алексея. Он, жестикулируя в воздухе, изрекал тираду, обращённую к Узину. – Хотя оттенки приятные. Несведущая публика любит такое. А раз любит, значит, продадим.

– Знал, что ты поймёшь, – хохотнул Миша, а затем посмотрел точно на Яниту. От неожиданности она растерялась и отвернулась. – А я и забыл о тебе, – сказал Миша, приближаясь. – Задержись после работы, ты обещала мне что‑то показать. Ведь так?

 

* * *

 

Как только за последним сотрудником захлопнулась дверь, Янита и Миша одновременно, не сговариваясь, вышли в зал.

– Стоит убрать отсюда, – сказала Яня, указывая на одну из картин. – Она выбивается из общего рассветного настроения и отвлекает от других экспонатов. В ней слишком много синего и тревоги.

Миша давно уже и сам об этом думал, но не решался убрать синее марево, поскольку картину написал нашумевший художник.

– Не нужно указывать, что мне делать!

Не желая слышать правду от провинциалки, Миша прогнал её прочь.