Ради красоты

Возле картины с чёрным небом стоял мужчина, ему было едва за тридцать. Он улыбался и, оглядывая толпу, взметал густые смоляные брови над чуть раскосыми карими глазами.

– Как вас много. Я очень рад! Тогда я начну? Лоренцо Буджардини с самого начала понимал, что «Чёрное небо» – не совсем его творение, это произведение послано ему высшими силами. Для того, чтобы постичь свет. И Буджардини должен был, нет, обязан воспроизвести послание Всевышнего. В первую очередь для других, для тех, кто не слышал неземной голос. Но он и сам упорно вглядывался в тайну созданного им чёрного пространства. И понял, что перед ним творение, не имеющее конца или начала. Оно само и есть начало и конец. Нуль форм.

– Не живопись, а рассуждения какие‑то, – закапризничала Яня.

В действительности же её поведение было связано не с концепцией Лоренцо, а с тем, что от картины исходили странные упругие потоки, которые без её согласия норовили вобраться внутрь. Ничего подобного она раньше не чувствовала.

– Вы совершенно правы! В метафизике Лоренцо ощущает себя и последним, и первым философом.

– Почему тогда он не пошёл в философию? Зачем ломать нам головы? Оставил бы нам классических трёх богатырей или грачей, – пошутила Яня и тут же осеклась. – Без начала и конца, конечно же.

Сказав это, она увидела, что на противоположной стороне зала забормотала противная училка из очереди. Школьницы смеялись.

– Он не мог отказаться от своего предназначения, – продолжил Пресин. – Вселенная наградила его истинными знаниями, и, тем самым, именно он был призван положить конец прежним заблуждениям, продвинуть искусство вперёд. Живописный супрематизм стал для Буджардини одним из путей к пониманию жизни, – он на мгновение задумался. Яните казалось, будто он смотрит прямо на неё изучающим, ироничным взглядом. Быть может, Пресин ожидал, что она снова сморозит какую‑нибудь глупость? – А жизнь, в свою очередь, раскрывала себя в беспредметных картинах, как безграничное возбуждение. Оно одно и являлось высшим смыслом. С помощью разума понять тонкие материи невозможно, только в слиянии и проникновении наступает момент пробуждения, исчезает иллюзорность действительности. И Буджардини не только сам смог познать это, он учит остальных увидеть мир под другим углом. Увидеть мир настоящим.

По телу Яниты пробежали мурашки, Пресин говорил то, о чём она думала и сама, но не могла выразить словами. Однако она не доверяла Буджардини, поскольку с его картин исходило не тепло, а мгла. Было совершенно неясно, зачем художник выстелил и одолел этот путь из красок. Яните вдруг причудилось, будто и её картины неживые. Она заторопилась покинуть галерею, чтобы поскорее убедиться в неподдельности собственных образов.

Но тут она приметила крошечное сияние, даже не приметила, а предугадала присутствие света. Того самого света, что становится предвестником душевной чистоты. Яня осмотрелась, но предчувствие словно играло с нею, ускользало ровно в тот момент, как только она была готова коснуться его. Наконец, что‑то мелькнуло слева. Она поспешила туда. Паника внутри неё нарастала. Кто‑то окликнул. Она не остановилась, опасаясь, что свет ускользнёт снова. Яня завернула за перегородку и увидела картину без подписи.

Розовое море теснилось в раме. Казалось, дай ему волю, оно выплеснется через край, обрушится и растворит пол и стены. Доносился шум волн, проявились отблески на кварцевом песке. Из точно выверенных мазков явились пропахшие дыней, водорослями и сушёной рыбой пейзажи. И Яня, провалившись в этот образ, стала морем, небом, солнцем – всем.

– Тебе кто разрешил сюда заходить?! – возмутилась женщина, видимо, следившая за порядком в галерее. – Уходи немедленно!

Опомнившись, Янита пошла прочь, но тут же вернулась.

– Кто художник? – спросила она у смотрительницы

– Неизвестен, – нехотя ответила та, укрывая холст тканью.

Яня выбежала на пустынную улицу и позволила себе заплакать. Проявившийся внутри неё свет растекался, обволакивал тело. Осознав его важность, почуяв в нём необходимость, Яня зажала рукой рот, чтобы не закричать от восторга. Жизнь пройдёт зря, если она не сможет постичь его. Кто‑то свыше подал ей знак, который она должна была разглядеть. И она распознала, не пропустила. Теперь, чтобы раствориться в красоте, ей нужно создать похожую картину. И тогда не будет Яни, не будет картины, а будет лишь тишина, радость и свет.

Боль пронзила тело, и Янита опустилась на корточки. Но не плечо сегодня болело, это душа металась в счастливом волнении.

 

Девочка с гранатой

 

На следующий день Янита снова пришла в галерею, к картине с розовым морем её не пустили. Поэтому она скучающе прошлась по залу вдоль скудных, плоских образов.

– Как вам? – спросила вчерашняя смотрительница.

– Безвкусно, – отозвалась Яня.

Смотрительница всплеснула руками:

– Не всем дано увидеть красоту вещей!

Яня её больше не слушала, с наслаждением вспоминая вчерашние переливы, в них присутствовала недостижимая сила, неисчерпаемая благость. Непонятное возбуждение, о котором говорил Пресин, возникло тогда и в Яните. Какие ещё тайны знали другие? Предстояло многому научиться, если она действительно хочет отразить настоящее. И снова она пришла к мысли, что здесь – в Димитровграде желаемое ей не найти.

Яня замолчала на несколько дней, вставала рано утром и до самого вечера гуляла по парку, пытаясь сохранить умильную дрожь, оставшуюся после розового моря. Яня часто прогуливала пары, считая, что они отводят её от главного, точно желают отгородить от изобилия жизни. Никогда она не проводила столько времени наедине с собой. Машинально вбирала в себя желатиновые дороги, с янтарным отблеском дома, из ниоткуда бравшийся запах бани. Тропинки тоже таили в себе находки: разноцветные стёклышки и камни, причудливой формы листья и жёлуди. Казалось, она ни о чём не думала, но мысль неустанно пробивала себе дорогу.

– Я хочу уехать в другой город, – сказала она родителям, когда вернулась домой с одной из таких прогулок.

– Куда ты поедешь со своей рукой?! – возмутилась мать. – Успокойся, твой дом здесь.

В будущем Янита сильно удивилась бы, если бы кто‑то назвал её калекой. После всего случившегося любое упоминание об её изъяне она воспринимала не больше, чем странный вид заигрываний. Но до этого было ещё далеко, а в настоящем она больше доверяла другим, чем себе.

– Вы не понимаете! – Яня не хотела протестовать, лишь объяснить, почему так важно её решение.

– Ты привыкнешь, – перебила мать. – Тем более переехать в другой город нелегко, нужны деньги. А откуда они у нас? Мы тебе лекарства‑то замучились покупать! Соберись, хватит мечтать, ты уже взрослая! Мир сложный, никто тебе в нём не поможет.

Яня ждала, что скажет он – главный для неё человек. Но отец, казалось, не слышал их беседу, бесполезно высматривая фальшивые огни в телеэкране.