Разбойничья злая луна
Потом он сообразил, что ни Рогволод, ни «Ольга» в дыру не полезут, а детям тем более не разрешат. Прокол‑то, оказывается, опаснейшая штука. «…И не вернётся», – ужаснувшись, вспомнил Мосин слова «Ольги».
И вдруг ему стало нестерпимо стыдно. С кем связался? С кем обмен затеял? С малышами! Мосин был убит, опозорен в собственных глазах.
Сирень не шевелилась, и Сергей, страшно переживая, поплёлся в лабораторию.
Там он достал из кармана «условный допуск». Что же это они ему такое подсунули? Ладно ещё, если какую‑нибудь пробку от бутылки… Сергей скрипнул зубами и с силой зашвырнул шарик в угол.
Хорош, нечего сказать! И кино помог снять, и оптикой разжился! А ведь не так уж трудно было убедить Дениса, что гусары без фотокамеры из дому не выходили…
Мосин извлёк из дипломата сиреневый кругляшок, к которому когда‑то отнёсся столь пренебрежительно. Вот тебе и вся оптика. Чёрт его знает, что за штуковина.
Посмотрел через кругляшок на свет. На стекло от очков не похоже, да и что толку от одного стекла! Ага, тут ещё какие‑то металлические бугорки на ребре. Сергей ухватил ногтями один из них и осторожно сдвинул. То ли ему показалось, то ли кругляшок в самом деле изменил цвет.
Мосин подсел к увеличителю и, держа стекляшку на фоне чистого листа, принялся гонять бугорки по всем направлениям. Наконец отложил кругляшок и выпрямился.
– Спасибо, – сказал он. – Не ожидал.
Ему в руки попал изумительный по простоте и качеству корректирующий светофильтр для цветной печати.
Мосин выдвинул из корпуса увеличителя металлический ящичек, вложил в него кругляшок. Маловат, болтается… Убрал верхнее освещение и включил увеличитель. На белом листе зажёгся интенсивно малиновый прямоугольник. Мосин ввёл в луч растопыренную пятерню, пошевелил пальцами. Вне всякого сомнения – фильтр. Вытащил, передвинул бугорки. Теперь прямоугольник стал бледно‑лиловым. Мосин полюбовался кистью руки в новом освещении и выключил увеличитель. И настроение упало. Хорошо, займётся он «цветом». Добьётся популярности. Посыплются на него заказы. Так ли уж это важно?
А вот интересно, отключили они установку или прокол ещё существует? А что, если пойти посмотреть? Осторожно, а?
«Сиди! – вздрогнув, приказал он себе. – Даже думать не смей! А вдруг они там ждут, когда преступник вернётся на место преступления? Цап – и в дыру!»
Сергей достал жевательную резинку, машинально распечатал и отправил в рот. Вкус у неё оказался довольно неприятным.
Мосин расхаживал из угла в угол в жидком полусвете красных лабораторных фонарей. Да, наверное, не в оптике счастье. Нахватал какого‑то барахла, каких‑то безделушек… Правда, «Асахи» оплачен почти полностью, но ведь он бы и так его оплатил, без всяких межвременных проколов. Даже и не поговорил ни с кем как следует… А с кем говорить? К взрослым даже подходить страшно, а на отроков Мосин в обиде – они ему два дня голову морочили.
В таком случае из‑за чего он расстраивается? Откуда эта подавленность? Сергей в задумчивости провёл ладонью по лицу и тихо взвыл от ужаса: лица коснулось что‑то мягкое и пушистое.
Бросился к выключателю. Лампы дневного света на этот раз верещали особенно долго, словно нарочно изводя Сергея. Вспыхнули наконец. И Мосин отказался узнать кисть правой руки. Она теперь напоминала лапу игрушечного тигрёнка: вся, включая ладонь, обросла густой и мягкой яростно‑рыжей шерстью. Имелись также две серовато‑фиолетовые подпалины.
– Нет! – глухо сказал Мосин. – Я же… Она же…
Он хотел сказать, что это бред, что десять минут назад рука была чистой. Именно десять минут назад он рассматривал её в луче увеличителя, когда любовался тонами светофильтра. Тут до него дошло, что как раз в светофильтре‑то всё и дело – в том дьявольском кругляшке, который он принял за светофильтр.
Сергей остолбенело смотрел на свою волосатую лапу, потом ухватил клок шерсти и несильно потянул, надеясь, что он легко отделится от кожи. Получилось больно.
Но ведь не бывает же, не бывает такого невезения!
«Не бывает? – с неожиданной едкостью спросил он себя. – Очень даже бывает! Как, например, удалось Денису отрастить на своей розовой физиономии гусарские усы? И каким же надо быть дураком, чтобы до сих пор ничего не понять!..»
Кстати, где резинка? Он её жевал, а потом… Проглотил, что ли? Совсем весело…
Да бог с ней, с резинкой! Ну, проглотил и проглотил – переварится. С шерстью‑то что делать?!
И Мосиным овладело бешенство. «Растопчу! – решил он. – Вдребезги! В мелкую крошку!..»
Он двинулся к увеличителю, и, если бы не телефонный звонок, хитроумному изобретению потомков пришёл бы конец.
– Поднимись, – сказал начальник. – Есть разговор.
Более удачного времени он, конечно, выбрать не мог. Мосин попытался натянуть на правую руку резиновую перчатку, но это было слишком мучительно. Может, просто держать руку в кармане? Нет, неприлично. Сергей открыл аптечку и принялся плотно бинтовать кисть.
11
«Зачем вызывает? – тревожно думал он, поднимаясь по лестнице. – Не дай бог, что‑нибудь всплыло…»
Нелепая, но грозная картина возникла в его горячечном воображении – открывает он дверь, а у начальника сидит огромный «Ольга» и рассказывает: так, мол, и так, ваш сотрудник обманом проник на нашу детскую площадку, выманивал у детишек ценности, дурно на них влиял…
Вадим Петрович был один.
– Что это у тебя с рукой? – спросил он.
– Химикатами обжёг.
– У врача был?
– Что я, псих, что ли? – вырвалось у Сергея. – Я содой присыпал, – поспешил добавить он.
Начальник подумал и счёл тему исчерпанной.
А в организме Мосина тем временем явно шёл какой‑то непонятный процесс. В горле побулькивало, потом стали надуваться щёки.
– В общем, добивай, что там у тебя осталось, и настраивайся на командировк…
Начальник оборвал фразу и уставился на Мосина. Тот не выдержал и разомкнул губы. Тотчас изо рта его выдулся красивый радужный пузырь, в считаные секунды достиг размеров футбольного мяча, и Мосин испуганно захлопнул рот. Пузырь отделился от губ и поплыл. В кабинете стало тихо.
Над столом пузырь приостановился, как бы поприветствовав начальство, и направился к форточке.
Вадим Петрович откинулся на спинку стула и перевёл очумелые глаза на Мосина:
