Разбудить цербера

Как по волшебству появилась камера, направив стеклянный глаз на Габриеля.

– Вопрос у нас только один. Как вы прокомментируете внеплановое заседание Всемирного Конгресса?

– Да никак. Дело в том, что оно юридически противоречит уставу Конгресса, значит, не имеет силы. Об этом я уже не единожды говорил. Думаю, стоит дождаться токийского заседания.

– И вы уверены в чистоплотности его членов и председателя?

– Речь на внеплановом заседании шла обо мне. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, но я все‑таки полностью полагаюсь на благоразумие членов Конгресса. И председателя.

– Что ж, большое спасибо.

Габриель пожал плечами: не на чем.

Этот эфир транслировался на всю планету. Каждый землянин, который увидел его, заметил перемену во внешности господина Санчеса, вот только не возможно было человеческими словами передать и объяснить метаморфозу. Все тот же магнетизм личности, только умноженный в несколько раз, способный в мгновение поработить волю каждого человека. Но это до всей глубины не смог осознать ни один житель Земли.

Лишь непрошеные гости ушли, Франц осторожно заметил:

– Вы себя плохо чувствуете. Вам стоит отдохнуть.

– А что со мной не так? – удивился Габриель, и тут же ужалила мысль: «Нежели заметил? Или гипноз на него не действует?»

– У вас на лице усталость. Будто вы прожили в одну секунду несколько жизней, и груз опыта…

– Погоди‑погоди, тебе показалась. – Ментальное щупальце лишь дернулось, но ничего не стало менять в сознании Франца.

– Может, вы и правы, господин Санчес.

– Хотя приход журналистов, признаюсь, выбил из колеи. Хотел отдохнуть, а тут они и свалились, как снег на голову. Знаешь что, Франц, покой видимо нам не светит. Закажи‑ка два билета. Мы возвращаемся в Америку.

Минут через двадцать Габриель и секретарь выехали в сторону аэропорта. Франц удивился, заметив, что Санчес не взял с собой никакого багажа. Небольшое портмоне – не в счет.

– Решили больше не брать вещей? – уточнил секретарь, когда они заняли места в салоне самолета.

– Ну, бумаги, «электронку» я оставил тебе, а вот остальное хозяйство пусть храниться у родственников. – Габриель махнул рукой и закрыл глаза. – Да и не такие там важные вещи.

Он захотел немного вздремнуть, но понял, что желание существует только на волне привычек и потребностей тела. У него теперь нет тела. То есть оно иное. Внешне похоже на человеческое тело, но почти не нуждающееся в отдыхе. Оно способно принимать пищу, способно имитировать физиологические реакции, но Габриелю достаточно принять спокойное положение, закрыть глаза и заглянуть внутрь себя, чтобы восстановить силы. Он так и сделал. И там, в глубине сознания оказалась черная бездна, маслянистая и пульсирующая, будто зыбкая нефтяная пленка. Из этого темного колодца он и начал черпать силы.

Габриель отчетливо различал звуки салона. Значит, не спал. На их фоне маслянистая пропасть пульсировала, как аорта и по невидимой пуповине передавала часть своих сил. На мгновение Санчес увидел темно‑фиолетовый океан, занявший все пространство, а у горизонта светились глаза. Те самые, что видел он в беседке. Они неотрывно следили за ним.

– Господин Санчес, – неожиданно вонзился в мозг голос секретаря, что Габриель невольно вздрогнул и открыл глаза. – Извините.

– Все в порядке.

– Мы подлетаем. Я хотел бы у вас отпроситься.

– А да, помню, ты говорил. Конечно, Франц, можно.

– Я покину вас аэропорту, хорошо?

– Без вопросов.

Самолет совершил посадку. Габриель и Франц прошли через терминал. Франц пожал на прощание руку, а Габриель направился в туалет. Там, скрытый от человеческих глаз, он изменил свое тело, истончил его так, что стал невидимым. Он только сейчас заметил, что и ближайшая материальная реальность подстроилась под метаморфозу: одежда, не часть тела, но безвольная она подчинилась трансформации. Как он этого не заметил в первый раз?

Пролетая здание аэропорта невидимым призраком, он уже не испытал той эйфории. Рассудок вытеснил эмоции. Цель маяком замерцала внутри. Габриель вспомнил время, проведенное в утробе матери, и тайный зов крови увлек на морское побережье.

Он вернул себе плотное тело, стоя на обочине в том самом месте, где водитель Николас Торр подобрал его мать. Фантомы прошлого воскресли, обретя ясные очертания. Санчес прокрутил несколько раз как кинопленку один и тот же сюжет: машина остановилась, Лилит Мейдан села, и авто умчалось вдаль. Габриель повернулся спиной к дороге и направился к морю. Он выловил из воздуха зов матери. Она где‑то рядом.

И вот волны, накатывая на берег и плюя жемчужной пеной, расступились, пропуская мать, словно Афродиту.

Лилит такая же, как и тридцать с лишним лет назад, только не беременная и в другой одежде.

Ровный золотистый загар приковал внимание. Фривольный наряд, обнажающий и подчеркивающий безупречное телосложение. Габриель, повинуясь человеческому рефлексу, осмотрелся. Никого. Да и не мог хоть кто‑то находиться здесь. Его сознание невольно разлило на сотни метров фантомы беспричинного страха. Теперь никто из смертных не сможет сунуться сюда.

Лилит остановилась в шаге от Габриеля. Затем еще один, будто в нерешительности, полушаг. Она протянула руку и, нежно касаясь, провела пальцем от мочки уха к подбородку. Невинное движение вызвало взрыв вожделения. Габриель с трудом сдержался. Он перехватил теплые пальцы, пахнущие морем, и поцеловал ладонь. Затем запястье. Изгиб локтя. Ожерелье тонких рук легло ему на плечи. Лилит приблизила лицо, и сильнее пахнуло морем. Стало душно, и невозможно терпеть этот аромат. Голова закружилась. Габриель обхватил ладонями лицо Лилит и впился в губы. Он почувствовал, как ее горячие пальцы скользнули от лопаток вниз и застыли. Даже сквозь одежду он почувствовал жар ее тела, словно был обнажен. Его губы поцеловали шею. Глубокий вдох. Он захотел заполнить легкие ароматом моря, испить до конца, до самого дна, чтобы больше он не беспокоил, но влажный дурман усилился. Вожделение неудержимым потоком хлынуло в душу и показалось, что больше нет в теле ни единой клеточки, которую не затронуло бы оно. Теперь он обнажен. Или все‑таки одет? Сознание спуталось. Напившись и опьянев, он отстранил Лилит и поймал ее льдистый, равнодушный и в то же время вожделеющий взгляд.

– В чем дело? – спросил Габриель.

– Сын, я посланница того, с которым ты уже говорил в беседке, – голос точно разорвал шум прибоя в клочья. Остался лишь этот утробно‑бархатный тембр. – Я пришла к тебе ненадолго, но скоро я буду с тобой всегда, только утверди свое царство.

– Зачем ты явилась? Ты вывернула меня наизнанку. После тебя все женщины станут сиюминутной забавой. Они покажутся мне пресным хлебом, которым можно насытиться, но нельзя удовлетвориться. Я ощутил сейчас, как черный цветок вожделения расцвел внутри.