Самбор

В день ухода Журри во мне воспряла воля, которая постепенно росла. Я понимала, что это и есть путь к освобождению. Все это поможет мне достигнуть врат заточения и снести замок. На тот момент воля лишь напоминало дитя, которое предстоит растить и оберегать, наставлять на правильный путь. Раньше она и вовсе была неживой. Пробил час пробуждения, которое уже не остановить и никак не укротить.

Как бы мне ни хотелось, но жизнь не стала прежней. Брат опять угодил в цепкие лапы тех, кто вечно жалуется и просит помощь. Как же все это противно. Новые друзья вели его по пути, который уходил вдаль. Я опять его теряла. Опять наблюдала за тем, как он поступает неверно. Приятно осознавать, что в итоге он поплатится за неверные шаги. Несмотря на то, что он мой брат, я желала наказания для отступников. Мне презренны все те, кто так подло отсиживается и поступает во вред людям. Они не имеют права так жить. Мы были сознаны, чтобы направлять людей, наказывать и дарить гаранты на покой. Нет в нас места для вольной жизни.

***

Это была я.

Я подожгла дом Журри, после того как долго искала ее. Впервые за долгое время Воронвэ, наконец, позволил приложить руку к ее судьбе, но меня снова остановили. Опять так позорно и убежденно в том, что это верный путь. У меня не было права сомневаться и требовать объяснений. Под силу было лишь удерживание и молчание, которые тренировали, закаливали. Непостоянство Воронвэ меня задевало. Он позволил мне зажечь огонь, но не дал ему поглотить Журри вместе с беспомощными детьми предателей.

Она осталась такой же жалкой и беспомощной, только теперь еще и обрекла на это детей. Невинных и ни о чем не догадывающихся. Для таких как я, сошедших с ума это всего лишь дополнение, а не преграда. Этот пожар – первое вырвавшееся из меня зло за долгие годы. Жалела ли я после? Разве что о том, что не смогла довести дело до конца. Кажется, меня всегда будет ждать неудача, пока не буду призвана на службу. Но я никогда не останавливалась, даже на пороге провала. Я грызла землю зубами, но заботливая рука останавливала меня и призывала опомниться. Воронвэ видел правосудие в чем‑то другом.

Какое‑то время я была одержима верховными богами из Правь и видела свет лишь с далеких небес. Это позволяло продолжать двигаться и не опускать руки. Это притупило ярость и заставило сонно качаться в раздумьях о желаемом будущем.

Почему Журри должна была умереть? Потому что она сеяла вокруг себя хаос как какую‑то заразу. С каждым разом от нее несло все большей опасностью и это сводило с ума. В этом они с чужаком были похожи. Они оба вызывали во мне негативные эмоции, хотя я пыталась сохранить равнодушие, как это было раньше.

Снова на моем пути возник незнакомец. Так предсказуемо, что я невольно улыбнулась его сердитому лицу. И это была отнюдь не радость.

– Ты продолжаешь это делать? – произношу в тихом, спящем лесу, в котором он спрятался после пожара. – Кто ты такой? Почему делаешь это? Прости, если кажусь назойливой.

Я была переполнена иронией, которая заставляла чужака теряться и хмуриться еще сильнее.

– Я мог бы убить тебя, – говорит тихо и спокойно, развязывая шнурок плаща на горле.

Снимаю с головы капюшон и смотрю на него широко распахнутыми глазами. Приятно вот так предстать перед ним, свободной, не сдерживая себя. Это ведь наш первый разговор спустя несколько лет. Не могу сказать, что ждала этого, но была уверенна в этой встрече. Это как что‑то запланировать на годы вперед и не удивиться.

– Убей, – отвечаю спокойно. – Ты не первый и не последний. Давай, сделай так. Убеждена, что это доставит мне небывалое удовольствие. Попытки – это то, что делает мою жизнь такой насыщенной. Ты даже не представляешь сколько их было… Все вы тупицы.

– Твой путь ошибочен, – продолжает спокойно, серьезно, максимально сдерживаясь. – Ты долго плутала и забрела не к тому. Если ты раскаешься, то я помогу тебе или хотя бы пойму.

– Чего? – прикладываю руку к уху и кривлюсь, словно плохо его слышу. – Прости, я не могу разобрать твой бубнеж.

Это никак его не цепляет и не выводит из себя. Приятно видеть, насколько сильно он старается и сдерживается. Кому как не мне понимать, каких усилий это стоит и что за этим последует. Взрыв.

– Я сказал, что ты следуешь за убийцей, – произносит очень громко, что мгновенно будит во мне ярость. – Теперь достаточно громко?

– Не смей, – зло скалюсь. В голове начинает звенеть. – Слышишь? Ты можешь долго и много говорить о людях и своих убеждениях, но не заставляй других сомневаться в себе. Это грех, за который ты обязан будешь заплатить своей жизнью.

– Жизнью? – хмурится мужчина. – Говоришь о том, о чем не имеешь ни малейшего понятия. Что может такая как ты знать о жизни? Разве что только как ее отнять…

– О, да… В этом ты прав! – призываю огонь и тело окутывает пламя. – В этом я чертовски хороша!

– Больше не прикасайся к ней, – говорит он еле слышно и осматривает притихший лес. – Если Журри придется умереть раньше времени, то хотя бы не от твоей руки. Настолько позорной смерти я для нее не желаю.

Самбор опять исчез, продемонстрировав неуважение и максимальное презрение. Он делает все, чтобы меня вывести из себя. И это удается ему лучше всех остальных.

– Как прекрасно! – кричу и складываясь пополам, смеюсь. – Ты потрясающий! Поскорей бы добраться до тебя и прикончить! Слышишь? Скоро ты познаешь правосудие, в котором мучительно будешь тонуть много лет! Я позабочусь об этом непременно, мой дорогой Самбор!

Находя покой в одной точке, я подолгу представляла себе моменты долгожданных свершений. Сколько бы ни прошло времени, сколько бы ни умерло близких мне людей, я всегда буду грезить лишь о смысле своего существования. Я никогда не стану похожа на всех тех, кто тонет в земной жизни и не стану эгоистично творить что попало. Пусть все считают меня монстром, если это позволит мне вершить правосудие и сохранять равновесие. Смысл моей жизни не является мной, это то, что позволяет представлять из себя хоть что‑то ценное. Родившись без рук – научись плавать, без ног – бегать. Игнорируй свои недостатки, делая из них что‑то обыденное.

***

Мне было недозволенно встречаться с богами в верховной палате, поэтому я общалась с их дымчатыми призраками, когда оказывалась одна. Все они как один смотрели на меня строго и величественно, как и положено богам. Я терялась в их образах и надеялась, что однажды услышу слова благодарности. Дело было далеко не в одобрении, а в последствиях. Каждого из них я считала творцом и существом способным изменить мир в лучшую сторону. Поэтому, если они сочтут мои действия правильными, я удостоверюсь в том, что приложила руку к лучшему миру.

– В тебе скапливаются противоречия, Каэлин, – говорит один из богов. – То же самое случилось с твоей матерью. Вскармливаешь ли ты их в себе самостоятельно?

Я отрицательно машу головой. В груди что‑то стыдливо сжимается и причиняет адскую боль.

– Тогда как ты поступишь с тем, что так бесстыдно вламывается в твою голову и рушит ценные мысли? – произносит тихо другой бог и зло бьет кулаком по невидимой поверхности. – Он ведь говорит тебе о непозволительных вещах!