Самбор

Зайдя на кухню, быстро поднимаюсь в свою комнату и запираю дверь. Ненавижу. Как же сильно я ее ненавижу. В ярости срываю с окна штору и топчу ее ногами, в стену летит горшок с цветком, а осколки режут лицо и руку. Все на данный момент стремится причинить мне вред, задеть или раздавить.

Должна ли я уйти? Должна ли оставить все и отпустить? Я лишняя. Теперь мне и правда нет места в этом доме. Так часто казалось, что сама себя торможу, оставаясь рядом с братом. Та ли это связь, которая должна быть оборвана, чтобы достичь цели?

Хватаюсь руками за голову и сильно сжимаю ее, иначе вот‑вот разорвется. Смеюсь.

Как глупо получается. Я даже не заметила, как повесила на себя этот замок. Мама и Деян тянут меня в пустоту, которую невозможно выплюнуть или вырезать. Своей любовью они привязали меня к столбу и заставляют топтаться на месте. Я так долго шла к этому и не увидела того, что было прямо перед носом.

Любовь. Чужая и настолько кровавая, что отделаться от нее считалось бы преступлением. Ведь отрекаться от близких людей неправильно. Это делает из тебя злодея. Но почему? Да потому, что все это – предрассудки и ложь, бесконечные мысли дураков и людей, чья жизнь зависит лишь от других. Мне все это противно. Эти примитивные мысли и привычки, желание одних привязать к себе других, уничтожая их волю. Я должна уйти, иначе продолжу тонуть… В людской жизни.

Ругая других и ненавидя себя за это, я сама продолжаю жить подобно им. Дом, семья, вся эта каждодневная суета для заработка и пропитания. Да мне даже еда не нужна! Что черт возьми я забыла в этом проклятом месте? Почему настолько была слепа?

Резко сходит с петель дверь, и я падаю на пол, начиная колотить себя по голове, ногам, животу. Смех весело скачет от одной стены к другой. Такая забавная боль. Деян опускается передо мной, глаза наполнены ужасом, непониманием, страхом. Боится даже прикоснуться. Все мое тело трясет, суставы сводит от злости.

– Каэлин, – тихо зовет меня брат. – Посмотри на меня.

Я смеюсь еще громче, стучу кулаками об пол. Смотрю на него, но в красном свете его кожа кажется темней. Деян совсем сейчас не похож на себя. Он скорее похож на того, кто хочет моей смерти.

– Как же это все необычно! – кричу, распахнув широко глаза. – Истина всегда была где‑то рядом! Понимаешь? Рядом! Они оба меня искалечили!

Все и всегда происходит так как не подходит мне. Каждый раз терпение трещит по швам. Сейчас оно разорвано в клочья. Я сама подпускаю к себе этих людей, которые из раза в раз тянут за поводок. Они такие же, как и люди. Они делают из меня раба. Моя семья, народ, которых я вижу каждый день. Все они вмешиваются, интересуются и никак не могут понять, что для них нет места в моей жизни. Однажды получив оплеуху, они очень сильно удивятся, ведь их мораль настолько скудна, что пониманию в ней нет места.

Успокоившись, я сижу на полу в объятиях брата и понимаю, что сил совсем не осталось. Этот мир мне непонятен. Люди, их действия, поступки – дебри. Всегда кажется, что так просто и понятно, но зачастую в конечном счете ты просто выжат, обессилен. Это заставляет задуматься. А правильно ты поступаешь?

Да. Только я и поступаю правильно. Ведь не изменять себе и быть уверенным – это все что делает из нас настоящих, непохожих на других существ.

– Прости, – тихо бормочет брат, поглаживая меня по холодному уху. – Если делаю тебе больно своими поступками. Я правда беспокоюсь о тебе. Ты же знаешь, что всегда готов тебя выслушать, успокоить. Ты мой единственный родственник, Каэлин.

Лжец. Думаешь мне это нужно? Я хочу убить мать твоих детей, твоих приставучих друзей, Господина. Сможешь ли ты выслушать эти мысли? Сомневаюсь. Сможешь ли ты принять меня той, кем я являюсь на самом деле? Вот о чем я говорила. Вот почему никогда не просила любви. Он меня не простит и сочтет предательницей. Ему будет больно. Я снова сделаю больно невинному.

Невинному? Да что с тобой, Каэлин? Отсеки эту связь, перестань грезить любовью и теплом, которое так долго жаждешь. Прекрати наконец надеяться на их понимание и спасение. Вы никогда не будете близкими людьми.

Вот почему моя воля все еще под замком. Потому что я не могу лишить себя уз с братом. Он заставляет меня оставаться рядом, ведь мной управляет чувство справедливости. Мой уход – это несправедливость по отношению к нему. Боль, которую я причиню просто так, вязко осела в мыслях. И конечно же проблема также в жажде. Она неоправданна и жалка. Больше ее нет. Люди и божества, комели вокруг меня – это лишь существа. Я только для себя, а все остальные меня не волнуют. Когда Журри снова вернулась, мне в конце концов удалось оборвать со всеми узы. Наконец‑то.

***

Мне слегка не хватало воздуха. После долгого и насыщенного вечера было необходимо побыть в одиночестве. Я сорвалась и очень долго винила себя в этом. Кажется, всем стало очевидно, что привычная Каэлин немного иная, и таит в себе что‑то незнакомое. Это очередная трещина, сквозь которую на меня с осуждением смотрели правящие боги. Просто потрясающе.

Я до последнего игнорировала все, что слышала и видела. Чем больше провожу времени в кругу тех, кто говорит о У‑Тангах, тем больше становлюсь равнодушной по отношению к собственному брату. Я была этому рада. Наши пути расходятся, мы отрываемся друг от друга. Наконец‑то сам брат начал казаться мне разочарованием. Он впервые за долгое время почувствовал себя частью чего‑то особенного, но выглядит это жалко. Ведь он даже не попытался найти свое собственное мнение. Он стремительно уничтожал в себе значимость, предавал законы, по которым, такие как мы, имеем право жить.

Выйдя на улицу, я махнула рукой Деяну и Волибору, а затем покинула двор. Они весело что‑то обсуждали на крыльце дома и потеряли ко мне интерес, как только закрылась калитка. Глупая была встреча, которая прошла просто так, потратив мое драгоценное время. Я хотела уйти домой еще в самом начале, где могла побыть снова одна, но в очередной раз хвостом повелась за братом.

Хочу спать. Ночь была холодной, беззвучной и темной. Луна прикрыта облаками, как и звезды, совсем не хочет показываться, словно тоже устала. Все кажется бесконечно знакомым и одинаковым. Будто огромное количество столетий я наблюдаю за всем этим. Чем глубже отдаляюсь от брата, тем спокойней и уверенней становлюсь. Мне открываются все новые воспоминания и чувства, тех кто был до меня. Понемногу погружают в истины и глубины прошлого, которые доступны немногим, к кому боги преисполнены доверием. Я оказалась в их числе.

Воронвэ с недавних пор стал намекать на очень непонятную для меня вещь. Воспоминания, которые мне доступны благодаря камню памяти и матери, вовсе не чужие. Они принадлежат мне точно так же, как и все остальные. Могло ли это значить, что это не первая прожитая мною жизнь? Сложно сказать. Другого значения не могу найти. Но и опасения Верховного бога понятны. Я могла зазнаться, впасть в преувеличенную важность и просто‑напросто обезуметь.

Когда я шла по городу, плывя в раздумьях, неожиданно на голову кто‑то накинул темный мешок и затянул шнурок. Он обжог кожу и цепко впился в шею. Ткань тонкая, но темная. Мне закрывают рот и в нос бьет едкий запах лекарств. Я теряю сознание. Ноги подкашиваются, колени больно бьются о землю, и острая боль пронзает спину.