Самбор

Солдат смотрит слегка взволнованно и тоже мимолетно посматривает на товарищей, которые через минуту соизволили уйти. Перед выходом из придворцовой территории, мы остались одни, и дневное пение радостных птиц стало особенно сильно резать мой уставший слух.

– Просто хотел сказать, что вы можете положиться на меня, – произносит с легкой улыбкой. – Если вам что‑то будет необходимо, то я с радостью помогу.

А мне так сильно хотелось, чтобы сегодняшний день не начался с разочарования. Хотя ты должна была уже привыкнуть, Каэлин.

Жизнь в стране бога Альтера всегда будет наполнена напрасными страданиями, ведь только так богов и можно различить. Несмотря на то, каким получился его народ, сам Альтера был честным и справедливым, приветствовал желание вырваться за рамки дозволенного, но только благодаря тяжелому труду и истинной заслуге.

– О чем вы? – выпрямляюсь и убираю руки за спину, сжимая одну ладонь в другой. Раздражение щипало каждую часть тела. – Я раньше не видела вас здесь. Вы недавно на службе? Откуда знаете меня?

– Да, верно, – уверенно произносит солдат, оглядываясь, но тут же неловко чешет затылок и опускает застенчивый взгляд в пол. – Я неделю назад прибыл из Лагмы и посчастливилось попасть на службу в замок. Я позволил себе спросить о вас у своих товарищей. Кажется, о вас здесь знают крайне мало…

Меня он утомляет. Это настолько не интересно и раздражающе, что хочется молча обойти солдата и уйти прочь. Но не было такой возможности. Я была обязана не создавать подозрительных мыслей в головах придворных, и все эти годы прекрасно с этим справлялась. Конечно, с такой ситуацией мне пришлось столкнуться впервые и чем‑то это было похоже на лучик света, но не в реальности. Я могла о многом сказать этому человеку, о многом дать понять и его жизнь в то же мгновение потеряет краски, но…

В детстве мама читала мне сказки. Это были тонкие книги, завернутые в потрепанную ткань и перевязанные грубым шнурком. Тогда они казались мне светом и рождали в душе жгучее тепло, бесконечную радость. До сих пор помню шорох листов и отсыревший запах, желтизну и размытость картинок. В тех книгах были описаны свершения героев. Людей, которые переполнены умом, храбростью и силой. Они спасали детей, женщин, оберегали стариков и оживляли скисшие поля. Вот только все это существовало лишь на страницах тех книг. Геройство, спасение, самопожертвование во имя других. Сейчас это все не имеет значения и меркнет на фоне банальной глупости. Такие книжки ничему не учат, кроме наивности в ожидании помощи.

Поэтому, смотря на смущенного солдата перед собой и имея возможность спастись, я отказалась. Вокруг нас словно вырос купол, все стало ясным и понятным, реальным, а не выдуманным сумасшедшим, который верил в героев. Их не существует. Объятая тенью, серой пеленой несправедливости и суровой волей мира, в котором пришлось родиться, я просто‑напросто сказала нет очередной возможности быть кем‑то спасенной. Потому что эта возможность была очередным злом.

– Поздравляю вас, – пытаюсь улыбнуться, но скулу пронизывает колющая боль. Еле сдерживаюсь, чтобы не коснуться пальцами лица. – Надеюсь, эта служба привнесет в вашу жизнь много нового и интересного, Гирт Лоурс.

Я снова кланяюсь и обхожу мужчину, держа руки все еще за спиной. В очередной раз ругаю себя за то, что произношу имя человека, который скоро исчезнет из моей жизни. То, что произносится вслух, навсегда остается в нашей памяти, а моя память бесценна и у нее есть рамки.

– Постой, – резко хватает меня за руку солдат и останавливает. Мы стоим на одной линии, но смотрим в противоположные стороны. – Если тебе нужна помощь, скажи. Просто скажи и я попытаюсь что‑то сделать. Слышишь? У меня нет причин лгать тебе.

Попытаюсь… Как же надоедает.

И мне нечего сказать тебе Гирт Лоурс, совсем ничего нет в голове. Хотя если дотянуться, то я смогу швырнуть в тебя предполагаемые последствия твоих попыток. Пострадают люди, пострадаю я, моя воля и предназначение. Боги исчезнут из моей судьбы и оставят тонуть в одиночестве гниющую душу. Вот все чего может стоить твоя глупая попытка, которую ты позволил себе озвучить. Этого хочешь? Ты такой же монстр, как и Господин, Гирт Лоурс.

Продолжаю буровить взглядом ступени и думать о том, как быстро исчезнет его радость от службы в этом городе. Мне было его совсем не жаль. Он сам решил жить так и умереть настолько быстро. В такие моменты мне приятней улыбаться и исчезать в тени надвигающейся бури. Ведь так поучительно наблюдать за роком, за тем, как губит кого‑то слепое любопытство и глупость, болтовня про какие‑то там попытки.

Это был наш последний разговор, после которого солдата больше не видели. Как ожидаемо. Я могла помочь, но у этого были бы последствия, которые мне не нужны. Так же последствия были и у его поступка. Его жизнь – это не моя ответственность и вместо того, чтобы так рисковать, он мог попытаться помочь молча, не раскрывая рта. Ведь о попытках почем зря не болтают, их совершают молча, но лишь те, кто убежден в успехе. Есть ли во мне сожаление? Нет. Я не сочла нужным участвовать в судьбе того человека и это то, что оказалось не по силу самому Гирту Лоурсу.

***

Теперь Деян не встречает меня с работы, постоянно занят и редко хочет поговорить. Мы и раньше не были близки. Он видел во мне беззаботную и легкую сестру, у которой своя жизнь, наполненная яркими эмоциями, людьми и событиями. Я была его отдушиной лишь в моменты абсолютного бессилия, но теперь являюсь той, на кого у него не хватает времени. По большому счету мало что изменилось, и я раздражалась только из‑за факторов вокруг. Впервые за долгое время трудно сохранить равнодушие. Меня буквально разрывало на части от злости, которую приходилось копить.

Хотелось понять причину безразличия к любимому брату и дошла до того, что стала сомневаться в этой самой любви. Она и раньше казалась мне навязанной, созданной искусственно матерью и отцом, которые уверяли, что якобы это правильно. Но сейчас, когда я стала старше это начало пугать. Совсем немного, но ощущаемо. Это не значит, что мне все равно на Деяна. Там, где ты живешь в одиночестве, всегда хочется понять, для чего тебе люди поблизости. Кажется, что у моей отчужденности была причина, о которой предстоит узнать. Мы с братом были далеки друг от друга, но с появлением Журри и вовсе исчезли из поля зрения.

Мне не грустно и не весело. Эмоции – это роскошь. Я способна лишь делать так чтобы никто вокруг не волновался, не считал, что у меня есть проблемы. Это очень важно. Так я живу большую часть жизни и вижу, что таким образом лишаю людей дополнительных проблем. Только так могу взращивать собственную волю. Если бы имела хоть каплю свободы, то не была бы здесь. Мой взор всегда направлен на далекие и погибающие от надежд города. Им не хватало правосудия и осознанности, ледяного дождя, который мог бы привести в чувства. Та свобода, о которой они наивно мечтают и о которой молятся, могла погубить города. Дураки.

Это так жестоко. Много столетий люди неустанно строят храмы и молятся, хотя уже давно лишены этого права. У них нет достоинства, силы, сдержанности и желания что‑то решать. Все людские проблемы рождались от них самих, только вот никто так и не понял этого. Я давно смирилась и перестала находить в воспоминаниях матери лучи надежды. Единственное, чего я могла желать это призыва на службу к богу. Но он поощрял волю моего Господина и позволял держать меня в рабстве. Рано или поздно я разгадаю эту загадку и буду благодарна Берриане. Той что редко, но являлась ко мне во снах, которую отвергало сердце искренне и неумолимо. Давно забытая богиня, которая решила продолжать повиноваться людям. Мне оставалось лишь надеяться на благосклонность других богов. И оказалось не напрасно.