Самые близкие

В действительности любовь – это множество эмоций, которые испытываешь рядом с другим человеком. Их зачастую невозможно описать словами. И забыть тоже нельзя. Какую бы боль тебе ни причинили.

Однако вступать в дискуссию с Кириллом я не берусь. Да и не хочу. Пустая трата времени и сил.

В ресторане попытки Акматова выйти из френдзоны продолжаются, и в какой‑то момент это нестерпимо раздражает. Я поднимаюсь с дивана и иду в сторону туалета. Не могу больше притворяться, что все прекрасно и мне приятно слушать лесть почти незнакомого человека.

Захожу внутрь и, сбрызнув лицо холодной водой, смотрю на себя в отражении. Глаза будто неживые.

Хорошо, что я приняла решение уехать от родных. Мама бы обязательно что‑нибудь заподозрила. Надеюсь, к тому времени, когда вернусь домой, буря внутри утихнет и я приду в себя.

Эмоциональные качели, на которых я катаюсь с того момента, как узнала, что у любимого человека будет семья и ребенок, безумно выматывают. Еще больше удручает, что, несмотря на случившееся, я ищу оправдание Андрею и до сих пор жду его звонка. И слов, что хоть что‑то для него значу.

Ощущение, что я зря согласилась на это парное свидание и занимаюсь ерундой, не отпускает весь вечер. Перевожу взгляд на взятую с собой сумку и решаю уехать. Плевать, что подумает Кирилл, когда я не вернусь за стол. Больше не хочу ни его общества, ни своего притворства.

На такси я возвращаюсь домой. Поднимаюсь в квартиру и, раздевшись, ложусь спать. Просыпаюсь поздно, завтракаю и приступаю к мойке окон. Хочу много света и чистоты на балконе. Возможно, переберусь заниматься туда.

– Ты поставила меня в неловкое положение, – раздается голос проснувшейся Ильмиры. – Сбежала из ресторана, телефон отключила. Кто так делает? – Она подпирает дверной косяк и наблюдает, как я развожу моющее средство.

– Акматов ездил мне по ушам и хотел затащить в койку. На такое я не подписывалась.

Наклоняюсь к ведру, выжимаю тряпку и от души тру стекло, не обращая внимания на недовольство соседки.

– Я бы так с тобой не поступила. И вообще ты странная, Яна. Как не от мира сего, честное слово. А еще разговариваешь во сне, ты в курсе?

Зная свою особенность, – что мне иногда снятся вещие сны и в них приходит умершая прабабушка, – конечно, в курсе.

– У нас это семейное. Передалось мне от отца и дяди, – сохраняя спокойный тон, отвечаю я, хотя и не должна ни за что оправдываться.

Я такая, какая есть, и подстраиваться ни под кого не собираюсь.

– Могла хотя бы соврать, что тебе стало нехорошо. Получилось очень некрасиво…

Голова опять начинает резко кружиться, как и вчера на тесте. Я хватаюсь за подоконник.

– Яна, ты слышишь меня? Я будто сама с собой разговариваю. – Голос Ильмиры звучит глухо, будто я нахожусь под толщей воды.

Перед глазами все плывет, ноги больше не держат. Тряпка падает из рук и приземляется на пол. А следом и я на нем оказываюсь.

 

2 глава

 

– Яна, ты чего?

Ильмира хлопает меня по щекам и помогает сесть.

– Правда, что ли, плохо? Зачем тогда окнами начала заниматься?

Во рту сухо, голова по‑прежнему кружится. На моей памяти со мной такое… впервые.

С трудом сглатываю, облизываю губы и смотрю на тазик с водой.

– Пить хочу, принеси, пожалуйста. И помоги дойти до дивана.

– Давай конечно. Как ты меня напугала…

Ильмира, поддерживая, отводит меня к дивану. Я принимаю горизонтальное положение, не в состоянии стоять на ногах, которые трясутся от слабости.

– Ты когда ела в последний раз? Вчерашнее мороженое не в счет. Не припомню, чтобы ты торчала на кухне. – Подруга задумчиво смотрит на меня. – Бледная такая… Может, скорую?

– Не знаю. – Прикрываю глаза, чувствуя, как в районе солнечного сплетения все сжимается от тревоги.

Никогда у меня не было каких‑либо серьезных проблем со здоровьем. А если что‑то не так и это не от стресса? Что делать? К какому специалисту бежать?

– Та‑ак… – Ильмира оглядывается по сторонам. – Где‑то был тонометр. Возможно, у тебя давление упало. Сейчас сладкого чая тебе принесу. Лежи.

Когда я слышу это слово и представляю сладкий и вкусный чай, понимаю, как его хочу. А еще – какую‑нибудь печеньку со слоем сливочного масла сверху.

Ильмира идет на кухню, щелкает чайником и возвращается ко мне с тонометром и градусником. Даже чуть‑чуть не по себе становится, что вчера я подвела ее и оставила одну. Она вон как за меня переживает и суетится.

– Температура в норме, давление слегка понижено. Странно… Сейчас принесу чай и окна домою. Ты, ради бога, лежи и не вставай, хорошо?

– Спасибо, – благодарю я подругу.

Пью мелкими глотками горячий чай и ем печенье. Ни с чем не сравнимое удовольствие! Но долго оно не длится. Через пятнадцать минут меня начинает сильно тошнить и в желудке ничего не остается.

– Отравление? – Ильмира, сдунув упавшую на лицо прядь, смотрит, как я по стеночке ползу к дивану после забега в туалет.

– Без понятия.

Опять ложусь и, прикрыв глаза, думаю о маме. Сейчас я бы не отказалась побыть рядом с ней.

– Я сейчас задам бестактный вопрос, ты не обижайся. Месячные у тебя исправно идут?

Мысли вразброс, не могу собрать их в кучу. Сразу после отъезда Ковалёва были, а потом… Не помню.

– Дай‑ка мне телефон, – прошу Ильмиру.

Она приносит мой сотовый из спальни. Открываю приложение, куда вношу информацию о своих критических днях. Оно показывает, что у меня задержка. И довольно приличная. Ничего не понимаю.

– У меня старшая сестра, когда забеременела, так же по стеночке ходила, и ее чистило после каждого приема пищи, пока токсикоз не отпустил.

Ковалёв в меня не кончал, презерватив у него не рвался. Несколько раз мы использовали прерванный половой акт, но процент беременностей от такого ничтожный.

– Я сейчас закончу с окнами на балконе, пойду кофе себе куплю и заодно тебе тест. Судя по изумленному выражению лица, он тебе очень даже необходим.

Мне теперь и самой не терпится посмотреть на результат.