LIB.SU: ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

Сансара, тормози!

Ну улице перед сараем на каменной плите сидел на корточках колдун и разжигал небольшой костерок. Щепки стояли шалашиком, и огонь уже лизал самые тонкие из них. Через несколько мгновений щепочки уверенно разгорелись, и колдун стал подкидывать в костёр попиленные сухие ветки каких‑то фруктовых деревьев. Когда костёр разгорелся по‑настоящему, он аккуратно двумя палочками взял одежду Абдаллаха и кинул ее в огонь. Одежда была еще влажной и горела нехотя, при этом чадила густым дымом и издавала невыносимую вонь. Потом колдун вернулся в сарай и вынес оттуда тушку барана. Очень ловко взмахнул ножом и вывалил внутренности бедолаги на каменную плиту. Присел на корточки и стал внимательно их изучать, периодически что‑то приговаривать и ковыряться в них своим ножом. Он был недоволен чем‑то весьма явно. Колдун встал, как‑то тяжело вздохнул и на вопросительный взгляд брата ответил:

– Все нормально. Но могло бы быть получше, – а потом обернулся к Абдаллаху и сказал: – я сейчас в след за твоей одеждой сожгу барана и все вот это, – указал он палочкой, к которой присох какой‑то кусочек потрохов, на внутренности, лежащие у его ног, – А ты пока подумай о своих врагах. Вспомни их всех.

Колдун ловко закинул барана в костер, доложил туда дров и стал подкидывать в угли внутренности животного. Затем он взял бутылку с керосином и вылил ее прямо в огонь. Вонь стояла несусветная. Все перешли на наветренную сторону, но запах все равно чувствовался весьма ощутимо.

Абдаллах был по сути своей очень добрым и зла ни на кого не держал. Поразмыслив, он решил, что врагов, как таковых, у него нет, о чем и сказал колдуну. Тот долго и задумчиво смотрел на него. Потом, будто что‑то вспомнил, сказал:

– Ну нет, так нет. Держи нож. Тебе его надо воткнуть прямо в сердце барана.

Абдаллах осторожно взял нож, подошел поближе к костру, изловчился и ткнул в горящую баранью тушку нож. Он был таджик, и объяснять, где сердце у барана, как в него воткнуть между ребрами нож, ему было точно не надо. Когда нож по самую рукоять воткнулся в обгоревшую тушку, Абдаллаху показалось, что баран дернулся. Не от того, что в его безжизненное тело ткнули ножом, а от того, что он был еще живым, и ему было больно… Абдаллах, ошеломленный, уворачиваясь от языков пламени, выдернул нож и посмотрел на колдуна и брата. Те улыбались, но глаза при этом у обоих были холодными и черными. Грудь Абдаллаха сжалась, и тут на него накатил такой страх, какого он не испытывал никогда. Он задыхался, ему казалось, что еще чуть ‑чуть и он свалится замертво прямо тут у этого жертвенного костра.

Дороги домой он не помнил. Брат что‑то шутил, рассказывал. И это немного успокаивало, но все равно на сердце была тревога. Тревога и сомнения. Ему казалось, что он совершил что‑то грязное, нечистое, о чем придется жалеть очень долго.

Когда Абдаллах вернулся в Россию, его радости не было предела. Он будто вырвался из плена на свободу. Но тут начали происходить с ним странные вещи. Не подумайте, дорогой читатель, что на нашего Абдаллаха стали сыпаться деньги, о которых говорил его брат. Все происходило с точностью наоборот. Маленькие аварии на дороге, непонятное внимание сотрудников внутренних органов, проблемы на работе, конфликты с заказчиками. Будто открылись какие‑то врата, и оттуда выползли всевозможные неприятности, которые могут случиться с человеком за всю его жизнь. Проблема была только в том, что вылезли они все одновременно. В дополнение ко всему Абдаллах начал болеть. Врачи, коих он посетил несколько, анализы, которых ему пришлось сдать несчетное количество, в один голос говорили, что Абдаллах один из самых здоровых людей в Самаре. Но тело говорило совсем иное. Оно приказывало ему лежать и не шевелиться сутками, и только высокий уровень ответственности перед своей семьей и страх за себя заставляли его вставать и идти на работу или по врачам. Но все попытки поставить диагноз были тщетными. А Абдаллах буквально угасал. Ольга по ночам плакала, глядя на тревожно спящего, мечущегося по кровати и что‑то бормочущего супруга. Ко всему прочему, у них начались в семье ссоры. Однажды Абдаллах даже побил Ольгу. Не сильно. Но это было впервые. Так продолжалось три месяца, пока Абдаллах не записался к нам на прием. Он был традиционалистом и как мусульманин никогда бы к нам не пошел. Абдаллах каждую пятницу ходил в мечеть и просил муллу почитать над ним молитвы. Мулла ответственно читал, но ситуация только ухудшалась. Лишь только отчаянная безысходность заставила его посетить нас. Счастливый случай его свел с одним земляком и тот, узнав о злоключениях бедолаги, дал ему наш телефон.

Глаша взяла тайм‑аут. И достаточно долго что‑то рассматривала, положив руку на сердце. Она всегда так делала, когда сталкивалась с серьезной проблемой. Я в принципе уже понял, что произошло, но ждал вердикта Глафиры и подробностей, зная которые мне будет намного легче молиться.

– Абдаллах! Вас обманули и использовали! – сказала Глаша. – Ваш родственник Вас туда привез для того, чтобы забрать Ваше здоровье. Он богат, но те методы, которыми он то богатство получил, не могут остаться без ответа Вселенной. Ваш родственник тяжко болен. И об этой болезни пока никто из ваших родных не знает. У него рак. Он, как всегда в таких случаях, поехал к колдуну, тот сказал, что выход есть. Если он приведет кого‑то из родни – прямую кровь, – и над ним совершат определенный обряд, то болезнь брата перейдет на того, кто станет заместительной жертвой.

Абдаллах хлопал глазами. Он не мог поверить в такую подлость. Это просто не укладывалось в его голове. Он же брат. Хоть и двоюродный. Но что‑то подсказывало ему, что это правда. Потому как о его родственнике ходили очень нехорошие слухи.

– Что же мне делать? – спросил Абдаллах, опустив голову.

– Если Вы согласны, Павел сейчас помолится над Вами и колдовство уберет, – сказала Глаша.

– Пусть помолится! – порывисто сказала Ольга, видя сомнения, которые нахлынули в голову Абдаллаха. Он вопросительно посмотрел на нее. – Да! Пусть молится, – повторила она, настойчиво глядя на мужа.

Абдаллах смиренно кивнул головой, как бы цепляясь за последнюю надежду, спросил:

– А молитва мусульманская будет?

– Абдаллах! Тебе шашечки или ехать? – спросил я, увидев его изумленные глаза, впавшие и в черных обводах, добавил: – Кто такой Иса знаешь? Кто такой Аллах знаешь? Так какой грех ты совершишь если я помолюсь над тобой Аллаху во имя Исы.

И я начал молитву. А сам Абдаллах поддерживал ее неудержимым зеванием. Оно и понятно. Это, скажем так, стандартная реакция околдованного тела на молитву. В Абдаллахе был могучий бес, подселенный колдуном при теоретическом согласии самого Абдаллаха, был и длинный плотный шлейф колдовства, который покрывал голову бедолаги, спускался вдоль спины и от ног тянулся куда‑то вдаль. Была еще какая‑то нежить, наложенная, словно пластырь, на тело Абдаллаха в районе печени, поджелудочной и сердца. В общем, пациент был натыкан колдовством, как подушечка для булавок. Когда я закончил молитву и открыл глаза, то увидел лицо Абдаллаха. Он сидел напротив меня с широко открытом ртом. Глаза были выпучены и испуганы. Меня же развернувшаяся картина изрядно повеселила. Стало понятно, что произошло. Я протянул руку и прикоснулся к его лицу, после чего рот сразу захлопнулся, и Абдаллах тут же спросил, пока еще непослушным речевым аппаратом:

– Что это со мной было?

– Это колдовство так сопротивлялось, и бес выходил. – ответила Глаша вместо меня. А потом, обращаясь ко мне, добавила: – Абдаллах – чемпион! Десять минут с открытым ртом просидел. Пять минут, помню, было у одного клиента. Но десять…

– Вообще не понял, как это было. Зевнул и закрыть не могу. Сижу, как дурак, – удивлялся Абдаллах.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.

TOC