Сценарии судьбы Тонечки Морозовой

– Ну, он не первого ряда режиссер и даже не второго, – сказал Герман. – Он на подхвате. Вот некому сериал снимать, а сценарий проходной, так себе, заранее понятно, что хита не выйдет из него, и отдают снимать Филиппову. Он ничего особенно интересного не снимет, но и не испортит окончательно.

– То есть бедно жил.

– Он зарабатывал прилично, потому что брался за все подряд. На площадке мог подхалтурить – поставить оператора, чтобы тот за него снимал, и уехать.

– Запойный?

– Нет, – сказал Герман. – Пил, разумеется, но съемок не срывал никогда. У него репутация довольно надежного режиссера.

– А знакомые? Много небось у него знакомых!

Герман вздохнул.

– Это мягко сказано, товарищ майор. Мы все друг с другом знакомы, а Василий был человеком общительным.

– А полюбовницы?

– Я всех не знаю, – предупредил Герман.

Вернулся Павлуша с майорской кружкой, над которой поднимался пар. Из‑под мышки у него торчала папка. Майор принял кружку, отлил из нее немного кипятка в замызганный стакан, стоявший тут же, на столе, и сунул в кружку чайный пакетик.

– Что у него нашли, товарищ майор? – не выдержала Тонечка. – Ну, не томите!

– Да я никак понять не могу, почему это вас так взволновало, дамочка! В чем дело?

– Я думаю, что его убили из‑за драгоценного украшения, – объявила Тонечка торжественно, и майор покатился со смеху. Она растерялась. – А что такое?

– Да не обнаружили мы у него на квартире никаких украшений. И драгоценностей никаких тоже. С чего вы взяли? Запонки были золотые, на месте остались. И часы на месте.

Тонечка оказалась так поражена и разочарована, что Герман взял ее за руку и аккуратно пожал.

– Как… не обнаружили? – убитым голосом сказала она. – А у меня такая прекрасная версия была…

– Вот как раз версии – мое дело, а не ваше, – отчеканил майор. – Ваше дело в телевизоре искусство создавать, а не версии выдвигать.

– Понятно, – сказала Тонечка.

Майор поболтал в стакане остывшую воду, махом опрокинул ее в цветок, из кружки отхлебнул чаю и распахнул папку.

– Покойная артистка Дольчикова и покойный режиссер Филиппов состояли в интимной связи, – начал Мишаков, проглядывая листы в папке. – Сначала погибла Дольчикова, затем Филиппов. Филиппов опасался за свою жизнь и неоднократно сообщал окружающим, что его убьют, как и Дольчикову. При этом жизнь он вел беспорядочную и, по словам соседей, довольно шумную. При осмотре квартиры Филиппова зафиксировано отсутствие мобильного телефона.

– Его забрал человек, который принес бутылки и лимон, – подхватила Тонечка.

– Это ваши фантазии, – строго сказал майор. – Не перебивайте. С трупа Дольчиковой похищены часы‑браслет, все содержимое сумки, включая деньги и банковские карточки, на месте. Из квартиры Филиппова на первый взгляд ничего не похищено, за исключением телефона, но покойный мог его и потерять, как и Дольчикова могла часы обронить.

Тонечка застонала. Майор перевернул страницу.

– При этом, – он поднял палец, – при досмотре одежды Филиппова в кармане пиджака обнаружена почтовая квитанция. По этой квитанции в почтовом отделении в присутствии понятых произведена выемка отправления. – Тут он счел нужным пояснить: – Ну, то есть посылки.

Тонечка слушала очень внимательно, кажется, даже дышать перестала.

– Посылка была вскрыта, вот можете полюбоваться. Смотрите, смотрите! – и веером раскинул перед Тонечкой фотографии.

Герман встал со своего места, подошел и стал рассматривать сверху. Тонечка немного подвинула его плечом.

Вот картонная коробка, внутри шкатулка. Вот шкатулка уже без коробки. Вот шкатулка с откинутой крышкой, внутри что‑то лежит. Вот содержимое на полированном канцелярском столе.

– Ох, ни фига себе, – сказал Герман с изумлением.

– Ты выражаешься, как моя дочь, – пробормотала Тонечка, рассматривая фотографию.

На ней была запечатлена золотая фигурка, довольно большая, длиной, должно быть, в половину ладони. Женщина, держащая на вытянутой руке лук и стрелу. Глядя на нее, возникало ощущение, что она вот‑вот выстрелит. Фигурка производила странное впечатление – словно могла сию минуту ожить, хотя сработана была довольно кустарно, грубо, будто не из золота, а из дерева выточена.

– Покойный Филиппов адресовал посылку самому себе, – продолжал Мишаков. – Прием довольно старый, но до сих пор действует. Так вот я хочу знать, откуда у вас сведения об этой штуке. Почему вы сразу задали вопрос про клад?

– Артемида? – сама у себя спросила Тонечка. – Сколько ей может быть лет?..

– Три тыщи, – бухнул майор. – До нашей эры. Официального заключения пока нет, но знаток из Пушкинского музея сказал, что не меньше.

– Три тысячи лет до новой эры?!

– То‑то и оно‑то.

Тонечка посмотрела вверх на Германа и опять поднесла фотографию к глазам.

– Она что, подлинная?!

– Знаток сказал, проверять надо. А по виду подлинная.

– Сколько же она может стоить?

Герман взял у нее фотографию и тоже принялся рассматривать.

– Я думаю, сколько угодно, – сказал он наконец. – Разумеется, продать вещицу, которой пять тысяч лет, целый фокус, но если найти аукцион и подготовить правильные бумаги, то много, Тонечка. Очень.

– Откуда вы о ней узнали, Антонина Федоровна?

– А?.. Мне рассказала Зоя, жена Василия. Он ей показывал какое‑то древнее украшение. И потом Агафья тоже сказала. Агафья Сиренина, певица, – пояснила Тонечка. – У них был роман. Василий подарил ей украшение, а потом забрал, она требовала, чтоб он ей отдал, ведь подарил же! А он сказал, что это семейная реликвия, и не вернул. Вот я подумала…

– Н‑да, – подытожил Мишаков и стал собирать фотографии. – Значит, что мы имеем?.. Дольчикова была убита. Ее столкнули с пожарной лестницы, она сломала шею. При этом пропали часы. Филиппов был отравлен, ему что‑то подлили в алкоголь и украли его телефон. В квартире ничего не искали. Драгоценность несметной цены в этот момент лежала на почте.

– Он боялся, – выпалила Тонечка. – Все же ясно! Он боялся, что его убьют, и таким образом спрятал Артемиду! Отправил сам себе!.. Его убили из‑за Артемиды!

– Смысл? – спросил Мишаков. – Артемида – вот она, не похищена. Выходит, он ее спрятал, а его все равно убили.