Секрет золотой карусели
– Не сомневайтесь, обращусь. Но мне хотелось бы сначала услышать это от вас как от человека свежего…
Я перечислила тех, кого знала: Бобрика, саму Милану, тех трех‑четырех человек, которых помнила по прежним временам и с кем заново познакомилась.
Тут капитан взглянул на меня пристально и спросил:
– А это кто? – И он показал кончиком ручки на высокого мужчину, который стоял спиной к камере. На того, с которым я так оживленно разговаривала.
Тут мне почему‑то сразу стало неловко.
– Да я не знаю… – промямлила я смущенно. – Незнакомый какой‑то человек…
– Но вы с ним на снимке разговариваете, и видно, что этот разговор вас волнует.
– Ну уж и волнует… просто поболтала с каким‑то мужчиной, еще бокал шампанского выпила… ну, или, может быть, пару бокалов… знаете, как это бывает…
– Вообще‑то не знаю.
«Ну и дурак», – подумала я.
– Интересно, что его нет больше ни на одной фотографии, – протянул капитан.
И правда нет…
– Ну ладно, если вы больше ничего не можете мне рассказать о присутствовавших на вернисаже людях, давайте поговорим о картинах. Как вам кажется, какая‑то из них может представлять интерес для грабителей? Проще говоря, может дорого стоить?
Я припомнила выставленные в галерее работы, освежила память, взглянув на снимки, – и честно признала:
– На мой взгляд, вряд ли. Картины ведь ценятся в зависимости от имени их создателя, а никто из участников выставки за прошедшие годы не приобрел имени. Да и вообще, честно говоря, уровень большинства работ не то чтобы ученический, но… наполовину любительский. Вот разве что Бобрик… в его работах что‑то есть, но и у него картины покупают редко и за небольшие деньги. Если бы кто‑то захотел получить его картину, купить ее проще, чем украсть из галереи.
– Вот как… значит, здесь нет дорогих картин?
– Ну… таких, чтобы дорого стоили – нет. Другое дело, что у тех, кто жил здесь раньше – двадцать, тридцать лет назад, – эти картины могут вызывать волнующие воспоминания. Они могут напоминать детство, юность, молодость… многие дома, изображенные на этих картинах, больше не существуют, они снесены, разрушены. А ведь кто‑то в этих домах родился, вырос…
Тут я взглянула на свою картину, на дом с башенкой…
Я поняла, что говорила сейчас в первую очередь о себе самой, о своих собственных чувствах, которые проснулись при виде этого старого дома.
Полицейский внимательно выслушал меня и проговорил с некоторым сомнением:
– Я много лет занимаюсь преступлениями, связанными с произведениями искусства, но мне никогда не приходилось слышать, чтобы картину похитили из‑за нахлынувших воспоминаний. Картины воруют только из‑за их высокой цены.
Тут дверь кабинета открылась, и в него вкатился круглый человек в круглых очках, с лоснящейся физиономией.
Он скользнул по мне оценивающим взглядом, видимо, сразу решил, что я не представляю для него никакого интереса, и повернулся к полицейскому:
– Златоусский, Артемий Арнольдович, – проговорил он круглым масленым голосом и протянул капитану визитную карточку с фамилией и номером телефона.
– И что вы здесь делаете? – удивленно осведомился капитан. – Лично я вас не вызывал!
– И не должны были, – так же маслено ответил вошедший. – Меня вызвала моя клиентка, Мария Валерьевна Вуячич. Я как адвокат представляю ее интересы…
– Ах, вы ее адвокат! Но пока ей нет нужды обращаться к адвокату, мы ее пока ни в чем не обвиняем…
– Ключевое слово здесь – пока! К адвокату лучше обратиться заранее, так сказать, превентивно. До того, как возникнут какие‑то обвинения. Потом может оказаться поздно.
С этими словами адвокат уселся на стул и утвердился на нем так плотно и основательно, что даже мне стало ясно: он здесь всерьез и надолго. Капитан Серов, очевидно, тоже это понял, потому что резко поскучнел.
Тут я подумала, что вполне могу незаметно удалиться, мое присутствие здесь излишне. Я сделала полицейскому ручкой и скользнула к двери кабинета.
Он повернулся было ко мне, хотел что‑то сказать, но передумал и заговорил с адвокатом.
А я вышла в выставочный зал.
Там сейчас никого не было, все картины висели на прежних местах, только на месте моей пропавшей работы было пятно – как на месте выпавшего зуба.
Я остановилась перед этим пятном и задумалась.
В самом деле, кому могла понадобиться моя старая картина?
Я не питаю иллюзий насчет своего таланта. Вряд ли моя картина может стоить больших денег. Но тогда… тогда зачем она кому‑то понадобилась? Причем до такой степени, чтобы пойти из‑за нее на преступление?
Конец ознакомительного фрагмента
