Секрет золотой карусели

Такое имя было у нашей директрисы, которая преподавала в школе историю искусств.

– Жива, что ей сделается! Каждую весну грозится на пенсию уйти, а потом осенью снова на рабочем месте.

Дальше мы перебрали старых знакомых, кто где, Мишка знал про многих.

– А ты сам как? – спросила я, чтобы он не задал этот скользкий вопрос мне.

– Да как… закончил академию, работал где‑то от случая к случаю, реставратором, художником‑оформителем, потом в школу вот устроился преподавать. Пишу помаленьку, в выставках участвую, персональную готовлю.

– Здорово! – искренне сказала я. – Всегда знала, что из тебя получится что‑то стоящее.

– А ты? – начал было он, и настроение у меня тут же упало.

Надо же, а как хорошо было сидеть тут, в тепле, пить кофе и разговаривать. Впервые за долгое время туго скрученная пружина внутри меня не то чтобы распрямилась, но чуть ослабла.

Стало чуть легче дышать, ужасные воспоминания слегка подернулись дымкой, в ушах перестали звучать крики мужа, перед глазами не стояло его лицо, искаженное злобой и ненавистью.

Бывшего мужа, тотчас поправила я себя. Точнее, официально пока не бывшего. Только об этом лучше не думать. А пока отговориться занятостью и недостатком времени и поскорее уйти.

Положение спасла Маруся. Она положила голову Бобрику на колени с намерением выпросить кусок ветчины, от моей булочки ей не было никакой пользы.

– Ох ты, моя хорошая! – расчувствовался Мишка.

– Ей нельзя ветчины! – тут же спохватилась я. – Сыру можешь дать, только маленький кусочек.

– Маруся… – умилился он, слыша чавканье под столом. – А полное имя как?

– Ты не поверишь, – вздохнула я. – Марсельеза! Она породистая очень, с таким именем ее и купили.

– Как? Марсельеза? – Мишка захохотал и тут же запел на мотив «Марсельезы»:

– Отречемся от старого ми‑и‑ра, отряхнем его прах с наших ног!

– Мишка, не надо! – взмолилась я. – Прекрати сейчас же! Это плохо кончится!

Но он меня не слышал и самозабвенно выводил:

– Нам не нужно златого куми‑и‑ра, ненавистен нам ца‑арский черто‑ог!

Надо же, слова какие‑то знает…

– Мы пойдем по следам наших братьев…

И вот тут началось. Маруся, прожевав сыр, вылезла из‑под стола, села, аккуратно расположив лапы и… завыла. Я‑то знала, что это она так подпевает своей любимой песне, но непосвященным людям эти звуки слышались воем.

– Что это с ней? – подбежала Лариса.

– Это она так поет, – обреченно объяснила я.

– Так, замолчали оба! – приказала она, мигом уразумев ситуацию. – У меня все посетители разбегутся!

И то верно, заглянули в кафе две интеллигентные пожилые дамы, но, увидев самозабвенно завывающую Марусю, решили не рисковать и ушли.

Ларису эти двое послушались, и в кафе хотя бы на время установилась тишина.

– Она всегда подпевает, когда «Марсельезу» поют, привыкла уже, потому что люди как узнают ее полное имя – так сразу петь начинают, – объяснила я. – Кстати, Мишка, откуда у тебя такой текст? Обычно по‑французски поют или просто ла‑ла‑ла.

– А это мне бабушка в детстве вместо колыбельной пела, – ухмыльнулся он.

Внимая строгому взгляду Ларисы, мы решили уйти, а то и правда у нее неприятности будут.

– Слушай… – заговорил Мишка, когда мы шли по дороге к моему дому, – ты не думай, что я в душу лезу, но один вопрос все же задам. Ты за эти годы кисть в руках вообще не держала?

– Так получилось… – голос мой против воли дрогнул, – как переехала от родителей, так и забросила все. Как‑то не до того было, работа, потом… потом совсем другая жизнь была…

– Жаль… – протянул Михаил, – помню я твои работы, что‑то в них было такое… стоящее. В общем, слушай, тут такое дело… Есть такая Милана Вуячич, ты ее не помнишь, она школу нашу окончила за пять лет до нас?

– Да откуда же я ее помнить могу… хотя… вроде бы фамилия знакомая…

– Не важно. В общем, у нее своя художественная галерея тут неподалеку. Так, небольшая, но такое место хорошее, в общем, по старой памяти она нас привечает, работы наши берет, персональную выставку мне обещала. Но вот через неделю как раз у нее выставка открывается «Город позавчера».

– Это что за название? – усмехнулась я.

– В том смысле, что работы молодых художников, сделанные лет двадцать или двадцать пять назад.

– Ну а я‑то тут при чем? – Я пожала плечами.

– А при том, что ты как раз столько лет назад школу нашу окончила. И помню я твои работы, особенно один дом старый, который вон там находился. – Мишка махнул рукой в сторону.

– Да? Неужели помнишь? – оживилась я. – А что там теперь, стоит дом еще?

– Да о чем ты говоришь? Его лет пятнадцать назад окончательно расселили, потом его бомжи заняли, вскоре их полиция выгнала, заварили все двери, окна забили наглухо, и поселились там одни крысы. Причем такие крупные – мама не горюй! Люди из окрестных домов жаловались, что ходят они вокруг дома прямо стадами, ночью мимо пройти страшно. Кошки бездомные куда‑то все подевались, и вроде бы даже собачки маленькие стали пропадать.

– Ужас какой!

– Угу, потом крыс не то потравили, не то они сами ушли на новое местожительство, а потом уже дом бульдозерами разломали, все место расчистили и на том месте сделали рынок. То есть поставили несколько павильонов, ерундой разной торгуют.

– Жалко, дом такой замечательный был.

– Вот и я о том же! А ты его все рисовала, так неужели ничего не сохранилось?

– Да я не знаю… Может быть, где‑то валяется…

– Брось, я‑то знаю, что твой отец не мог твои работы выбросить! Он в этом понимал…

Я отвернулась. Если бы он знал, каким был отец два последних года после инсульта… И эта его мадам…

Мама умерла, когда я училась на третьем курсе института. Онкология, очень агрессивная. Болезнь протекала у нее удивительно быстро. Поначалу она бодрилась, надеялась на лучшее, и врачи обещали, что все у нее будет хорошо.

Она никогда не жаловалась, прошла лечение, и вроде бы все наладилось, она даже на работу вышла, а потом…

До сих пор не могу спокойно вспоминать, как утром позвонил отец и сказал чужим голосом, что мама умерла. Я еще долго не могла понять, что он имеет в виду, пока он не заорал на меня, что утром нашел ее в ванной на полу уже холодную. Врачи потом сказали: сердце не выдержало, и она умерла мгновенно, не страдала. Впрочем, они всем родственникам так говорят.

Я тогда снимала квартиру с одним парнем, не от большой любви, а просто захотелось пожить отдельно от родителей. Не получила я от него ни теплых слов, ни утешений, ни поддержки, да, в общем, не очень на это и рассчитывала, поэтому собрала вещи, не дожидаясь конца месяца, и ушла к отцу.