Сказки для 21-й комнаты. Фантастические рассказы

Ричарда тогда так и не нашли. Мой лучший друг пропал бесследно. Лишившись Ричарда, лишившись ребёнка, Марта сошла с ума. Мистер и миссис Ярндайс, родители Ады и Марты, не выдержав позора, подточенные стрессом и прочими бедами, в короткий промежуток времени слегли оба в могилу. Обезумевшая Марта осталась на попечении младшей сестры. Она стала обузой всей её жизни. И малютка Ада прокляла за это и за смерть родителей сестру, но всё равно выхаживала бедняжку все эти годы. Конечно, она понимала, что Марта не виновата, что она сама жертва странных, непонятных и ужасных обстоятельств, но родственная любовь между ними навсегда пропала.

Иногда Марта приходила ко мне. Я всё так же был влюблен в эту женщину, с тех самых пор, когда впервые увидел её в детстве. Я хотел пожалеть её, согреть, вернуть сознание в её прекрасную головку разумными речами, но она не слушала меня. Она лишь повторяла: «Пойдём искать Ричарда! Пойдём! Искать! Ричарда!». И я пожимал плечами, вынужденно, как под плетью, собирал вещи, укрывал Марту плащом, и мы уходили вместе в вечно мрачный лес.

Мы блуждали меж деревьев. Осенью ходили по лужам, зимою аккуратно ступали по скользкому льду, за нами следили дикие звери, иногда мы чуть не попадали с Мартой в охотничьи капканы. Некоторые из них, должно быть, ставил ещё Ричард. Но многие годы мы обыскивали раз за разом треклятый лес. Марта шла точно на запах, не видя и не понимая ничего вокруг, точно портрет любимого застыл навечно перед её взором. Я вёл её под руку, помогал обходить деревья, пригибал её голову, чтобы она не наткнулась лицом на ветки. А она меня как будто и не замечала. Я любил её. Я любил её даже такой! Но при этом всегда был не более чем псом‑поводырём для ослепшей от любви женщины.

Заканчивались наши поиски всегда плохо. Рано или поздно нас находила Ада. Она прибегала в лес с мужем или соседями, они тащили плачущую Марту обратно домой и кричали на меня. Постепенно я даже перестал оправдываться, а Марта – вырываться из цепких рук сестры. Всё это стало для нас какой‑то безумной традицией. Исчезновение Ричарда той злополучной ночью сцепило нас всех навсегда в какой‑то странный непонятный часовой механизм.

Однажды я оставил флягу, которую нашёл той ночью и бережно хранил все эти годы как вещественное доказательство, в кармане своего плаща, и Марта нашла её во время очередного нашего побега в холодный лес. Она увидела гравировку с именем Ричарда, она закричала на меня:

– Откуда?! Откуда у тебя это?! Что ты сделал с Ричардом?! Что ты с ним сделал?!

Это был конец. Она швырнула плащ в снег и зашагала полуголая, в одной сорочке, домой. Одна. Без меня. Я не посмел её провожать. Лишь убедился, что всё в порядке, когда позже вернулся сам в деревню, и выслушал вновь крики Ады, от тоски и злобы переходящие в стон.

Дети Ады читали сказки своей безумной тётушке Марте, а та плакала, сидя у окна, глядела в лес, баюкая, как ребёночка, флягу Ричарда. По лесу я бродил с тех пор один. Я слышал шипение моря, иногда, сквозь кроны деревьев, если темно, различал свет маяка, чувствовал дрожь по земле, идущую от рудных шахт у подножия горы. Я ощущал полное единение с природой и миром вокруг себя и оттого понимал тщетность всей человеческой жизни. Но, как протест самому себе, всё равно продолжал искать пропавшего друга, жениха моей любимой женщины, как будто в этом и была цель человеческой жизни. Это – моя вера, моя церковь и мой господь бог, мой крест, который я слепо нёс пятьдесят лет, смешавшиеся для меня в одну бессонную ночь.

Зато я знаю, что такое свобода. Свобода – это когда ты имеешь бесконечной выбор по жизни, но знаешь заранее, что не один из возможных путей не приведёт тебя к счастью, а потому легко ступаешь по любой дороге.

 

***

 

Мог ли я тогда представить, что жизнь моя рухнет, как занавес глупой и пошлой комедии, когда шахтеры в одной из подземных пещер обнаружат в соленом растворе замороженное тело Ричарда? Нет… конечно же, нет. Мой крест вознёсся на небеса, а я, цепляясь за него, рухнул и разбил позвонок… Образно выражаясь.

Это был, конечно же, он – я узнал его. Узнала его и Марта, когда мы с Эриком Вудхэндом, могильщиком (брат его Марк давно умер), и шахтёрами вытащили тело на божий свет…

Больше всего меня поразила Ада. Её взгляд. Она всматривалась в оставшееся молодым лицо того человека, из‑за которого так сложились наши судьбы… Она была поражена до глубины души…

Всё получается так: Ричард, идя в ту ночь через лес, провалился в подземную пещеру, упал в соленой раствор и замёрз насмерть. В вечно холодной пещере, в луже соли, на многие годы он застыл в своём прекрасном облике, его плоть не гнила, и даже волосы, и ногти, и царапины на руках бывалого охотника – всё сохранилось в первозданном виде, как будто он пропал только вчера, а не пятьдесят лет назад…

Я макаю дрожащими руками перо в чернильницу, готовлю завещание. Не знаю, хороший я человек, или так себе – не могу знать, но я подарил всего себя, со всеми моими достоинствами и недостатками, подарил всю свою жизнь, все эти годы Марте и Ричарду, их разобщенной на полвека свадьбе. Я отдал себя самого в жертву этой прекрасной, великой и ужасной любви любимых мною людей. Никому ничего не дал, ничего ни у кого не отнял. Как будто и не жил. Всё ничтожное мною накопленною я завещаю детям Ады, сестры моей любимой женщины.

Руки дрожат, и капли чернил падают мимо строк… Я больше не могу! Я скомкал очередной испорченный пятнами лист и швырнул в камин. Подойдя к окну, я потянул на себя пыльные створки. Они не хотели подаваться. Тогда я рванул их со всей силы и случайно выдрал из откосов. Створки рухнули на пол и разбились, стекло захрустело под ногами. Холодная пурга залетела в дом, яркий свет и блеск чистого снега ослепили меня на мгновение. Потом я пригляделся и увидел странную процессию. В сторону леса, видимо, на кладбище, двигалась телега. В ней в гробу лежал Ричард. За телегой шла Марта в едва налезшем на растолстевшее тело старом свадебном платье, ступая старыми же своими торжественными туфлями по снегу. Замыкал процессию могильщик Вудхэнд с лопатой в руках. Возле моего дома, под окном, сгорбившись, стояла старушка Ада, укутавшись в синюю шаль. Я накинул свой плащ и вышел на улицу. Траурная процессия удалялась. Мы с Адой пошли за ними.

Я с удивлением глядел на впервые улыбающуюся Марту. Она улыбалась себе, нам, Ричарду и всему белому свету. А сам Ричард тем временем, оттаяв от ледяного раствора, стал внезапно стареть. Волосы седели и опадали с головы, как листья осенью. Его плоть хрустела, топорщилась в твёрдые тёмные бугры морщин. Снежинки падали в их глубокие впадины и вытекали оттуда, уже растаяв, стекали по лицу, словно слёзы. Через некоторое время труп Ричарда обратился в древнего старика. Ада устала идти, и нам с нею пришлось остановиться. А Марта, ведомая своей любовью, так и продолжала шествовать за телегой, с букетом в руках. Свадьба спустя полвека всё‑таки состоялась. Как я потом узнал, священник обвенчал её с трупом и всю ночь потом и каждую ночь своей жизни просил у господа прощения за этот неугодный христианству поступок.

Процессия совсем удалилась в лес. Белый силуэт Марты растаял в солнечном свете и снежных бликах. Я отвёл Аду домой, а сам отправился лесом на кладбище. Там я застал старика Вудхэнда, курившего трубку возле свежего холмика. Вокруг собралась толпа жителей деревни, родственники Ричарда, все взволнованно обсуждали произошедшее, кто‑то плакал.

– Где Марта? – спросил я.

– Я отстал, – произнёс Вудхэнд, немного подумав, – а когда нагнал – её не было. Извозчик ничего не заметил. Наверное, она замёрзла и упала в снег. Она была в белом… я мог не заметить её тела… сейчас такой мороз… а она в свадебном платье… мертва, наверно… прости… не доглядел… пойдём, сейчас, конечно… искать… вдруг…