Сказки старого дома
– Ты нечистой силы боишься?
Или сказки слушать охотница? Ну это мы завсегда готовы.
– Я‑то? Не боюсь. Вот, помню, стояли мы под Чёрной Горой, местные там гутарят не по‑нашенски. Старики говорили про вампирей, что кровь сосут…
Пани Хрыстына закивала учтиво, подвинула закуску и вторую стопочку.
– Ага, значит, про упырей слыхал, Петро? Вот здесь‑то мне твоя служба и нужна.
– Вам, милостивая пани, услужить завсегда готов.
– Злодей у нас завёлся в округе, крестьяне балачат – упырь. Слухи ходят недобрые, что упырь тот – покойный мой супруг, Мацей Стржимечный.
– Нуте‑с…
– Петро, сделай милость, посторожи‑ка ты его могилку одну ночь, чтобы слухи развеять, а там я и грошей тебе дам в дорожку. А если вдруг правда упырь – ты человек служивый, кол забей ему в сердце, да и молчок об этом!
С одной стороны, бабкины сказки всё это. С другой, уж больно ласкова барынька, заманивает меня в свои сети. Днём её слуги чуть не батогами меня будили.
А пани уже третью стопочку протягивает. Ну, будьмо!
– Ладно, добрая пани, с вашей наливочкой хоть к чёрту на рога!
Смеётся сдобная вдовушка.
– Приходи завтра, Петро. Расскажешь, что видал.
***
Ночь. Луна висит над кладбищем, как серебряная монета. Каганцом подсвечиваю себе путь до склепа Стржимечных. Тишь и гладь, только косточки потряхивает от холода. Раздвигаю острые колышки в мешке рукой – и вот оно, теплое горлышко паниной сливовой наливки. Итить, ступеньки скользят, не разбить бы сокровище. Ма‑це‑ус… Вот он, родной, под этим камешком лежит. Ну тут шубу и кину… А не дурак‑то Стржимечный был, такую бабочку отхватил. Брови чёрны, глаза смеются, а под платьем… Ай, недолго этой вдовушке безмужней ходить, прелести под чёрным платком прятать.
А коли завтра скажет: «Спасибо тебе, Петро! А вот новая задачка: переночуй‑ка теперь в моей барской постели, приголубь меня, родимый, – так чтоб позабыла я печаль‑тоску»…
И тут в самом дальнем углу склепа шелохнулась темнота. Боже милостивый, упаси от греха! Мацей, прости мысли грешные, не губи!
Я заорал и выхватил шашку. Звякнула сталь о камень, каганец чудом удержался на крышке саркофага. Брага выплеснулась на овчину шубы, да той не привыкать.
Что шуршит в углу? Мыша летучая, что ли?
Я выставил шашку вперёд и свободной рукой подсветил себе каганцом. В углу лежала старая рогожка – кусок бурой кожи. Я хотел подцепить её кончиком шашки, но тут рогожка сама собой вскинулась – под кожистым крылом блеснули мелкие острые зубки.
– Ааааа! – наотмашь ударил я в темноте. Каганец жалобно хрустнул, упав на пол, шашка свистнула, разрубая темноту. И сверху чугунным ядрышком на меня свалился упырь.
«Боже пресвятый, спаси и сохрани!» – скороговоркой запел в голове попик, а здесь, в душном и тёмном склепе, я хрипел, задыхаясь в кожаном мешке упыриных объятий. Пальцы свело судорогой, и я уронил шашку.
– Тише! Тише! – зашелестел голос, сухой и пронизывающий, как понюх табака.
Захват ослаб, и я задышал как пёс. Живой!
– Не бойся меня, человек. Я не причиню тебе зла… если ты сам не попросишь.
Передо мной, освещённое лунным светом, стояло существо ростом с трёхлетнего ребёнка. Кожаные плотные крылья укрывали небольшое лысое тельце, как будто лишайную кошку поставили на задние лапы и приделали сверху большую змеиную голову. Откашливаясь, я рассматривал нечисть, которая несколько мгновений назад собиралась меня убить.
– Если ты думаешь, что я убить тебя хотел, – ты ошибаешься, – продолжало существо. – Я пришёл на поминки по Мацею.
– Что ты за чудо такое? – прохрипел я.
– Вампир. Только не пугайся. И не шарь рукой по полу – твою саблю я убрал подальше, а то, не дай бог, ещё сам себе навредишь.
В своём ли я уме? Говорю с вампиром, который божится, что вреда мне не причинит?
Вампир деловито поднял разбитый каганец с пола и раздул огонёк. Блеснули глаза – зелёные, с вертикальным зрачком.
– Я не угроза для тебя, человек. Вампир обязан явиться на поминки гибрида – таков древний договор.
– Х‑х‑х…хибрида? Это что за нечисть ещё?
– Упыри, кровопийцы. Вы, люди, называете так тех, кто заражён нашей слюной. Мацей Стржимечный был упырём, и я должен отслужить обряд.
Экось, у нечисти свои попы бывают! Этот ещё и грамотный, по‑учёному говорить мастак.
– Ничего не понимаю. Эт он сейчас встанет, а я ему на заклание, вроде ягнёнка? – глухо спросил я.
Вампир наморщился.
– Что за глупости. Стржимечный мёртв. И никаких человеческих жертв здесь не нужно. Просто прочитать несколько надгробных слов – он вроде как и нашей веры был.
– Что за вера такая нечистая?
– Вот заладили: «нечисть», «нечистая»… Мы, между прочим, вам же помогали. Кто знал, что у вас такие побочные эффекты проявятся?
Ишь, и по‑французски знает. Ещё б понять, о чём он толкует.
– Ты змей видел? Вот они – рептилии, да?
Рептилоида… Слово‑то какое. Но я вида не подаю.
– Угу.
– Из змеиного яда можно лекарство сделать, а можно и отравиться. Вот я, мой вид, тоже что‑то вроде рептилии. И наша слюна на этой планете необычно на вас, людей, подействовала. С одной стороны, повышается выносливость, работоспособность, интеллект – разум то есть, – вампир показал крючковатым пальцем на свою змеиную голову, – с другой – спустя день необратимо отмирают отделы мозга, ответственные за эмпатию, альтруизм, помощь другим.
И по‑русски, и не по‑русски будто говорит.
– Погоди, то есть ты – как Полоз, змеиный царь?
Вампир вздохнул или мне показалось?
– Да, можно так сказать.
– И когда ты кусаешь людей, они становятся кровопийцами?
– Кровопийцами, упырями, мироедами, куркулями, сквалыгами, выжигами бессовестными – называй, как хочешь.
– И бессмертными?
