Сказки старого дома
На границе между сном и явью Мику настиг страх. Он вдруг вспомнил, как купец, продавший им жеребёнка, доверительно шепнул отцу:
– Недалеко от вас бегун один рыщет!
Отец безразлично повёл плечами.
– Дико́й? Если жеребец хороший, нужно отловить.
Купец сделал огромные глаза и прошептал:
– Клеймёный! Уже пару домов пожёг!
Мике почему‑то стало не по себе от того, как торговец выпучил глаза и перешёл на шёпот, но папа только взял Мику за плечо и смело ответил:
– А клеймёный – и подавно сам придёт, нужно только суметь встретить.
Окно Микиной комнаты выходило на конюшни. Ему казалось, что кентавры беспокойно лопочут что‑то на гортанном языке, бьют копытами о стойла. «А конюхи спать полегли давно!» – тревожно подумал Мика, и ему начал сниться сон.
Он подходит к Ночке, своей вороной любимице. Серая Галтана спит в загоне рядом. Ночка распахивает добрые шоколадные глаза и тихонько ржёт. Мика обнимает Ночку, привставая на цыпочки, и вдруг обнаруживает, что руки кентаврихи развязаны. Лёгкое сознание неправильности происходящего едва тревожит сон Мики, но тут он чувствует, как его обнимают нежные руки, Ночка глядит на него осмысленным взглядом и человеческим голосом запевает колыбельную.
Чёрные лошадки за тобой пришли,
Спрыгивай с кроватки – ножки в сапожки.
На заре копытца стукнут цок‑цок‑цок,
Развяжи нам ручки, отвори замок.
«Ууу‑ууу…» – ласково напевает Ночка, крепко обнимая Мику, и он видит, как Галтана с осовелыми со сна глазами присоединяет свой голос к песне.
Чёрные лошадки ходят на заре,
Цокают копыта в влажной сизой мгле.
Серебро уздечки, чепрака атлас.
Пускай мальчик Мика покатает нас!
«Ууу‑ууу…» – Галтана отбивает копытом ритм. Мике становится душно, он пытается оторвать голову от груди Ночки, но та держит его железной хваткой.
Чёрные лошадки за тобой придут,
Маменьку затопчут, папеньку убьют.
Чёрные лошадки, матовый рассвет,
Выйдешь, оглянешься – а тебя уж нет.
Ууу‑ууу!
Мика с криком скинул тяжёлое одеяло. Кто‑то забрал лампу с прикроватного столика. Простыня была мокрой и горячей – ах, вот бы нянюшка ничего не рассказала отцу!
«Ууу‑ууу!» Это на новом месте выл кентаврёнок. Его поставили отдельно от кобыл, чтобы не испортить аллюр. Как сквозь ватное одеяло, через туман донёсся вскрик конюха, посвист хлыста – и вой надорвался тихим плачем.
Мика вывесил вымокшее ночное платье на окно и переоделся в дорожное. По сумеречному небу скакала чубарая луна. Ощупывая руками темноту старого поместья, Мика спустился по лестнице.
Папа ещё не спал – сидел перед тлеющим камином, чистил старую двустволку. «Завтра пойдёт на клеймёного!» – с обожанием подумал Мика. Ему было стыдно за свои слёзы днём и за ночной кошмар.
Отец заметил Мику, поднял на сына цепкий взгляд серых глаз.
– Папа, жё суи дезоле… – скороговоркой пробормотал Мика.
Отец усмехнулся, разгладил чёрные усы и посадил Мику рядом с собой на диван.
– Что, не спится?
Мика робко кивнул.
– Я вот тоже каждый раз после ярмарки не сплю. Знал бы ты, как я боюсь, что эти олухи чего‑нибудь напортят: опоят жеребца, перетянут груди тельной кобыле или измордуют иноходца.
Мика знал множество историй о кентаврах, которые рассказывал ему отец. Как папа укротил мустанга на Кавказе, к которому казаки даже подойти боялись. Как папа с учёным Переживальским ходил в экспедицию и открыл новый вид на Алтае. Папины рысаки выиграли гран‑при на скачках Его Величества, причём папа сам правил повозкой. Мика, играя, представлял себя на месте отца, но, когда папа был рядом, Мика становился всего лишь глупым плаксивым мальчиком, которому никогда не совершить подвига.
– … а завтра будешь приучать к седлу жеребёнка. Ты у меня славный наездник, мой мальчик.
Мика сонно кивнул, согретый отцовским табачно‑мускусным запахом и жаром камина. Но на кромке сознания паслась неясная тревога, и Мика выпалил:
– Папа, а кентавры могут… разговаривать?
Отец вздохнул. Опять глупые вопросы… Ниточка взаимопонимания, протянувшаяся между ними, задрожала, грозя оборваться. Но сегодня Мика пришёл в хорошую минуту.
– Нет, сынок. Обезьянья лапа похожа на человеческую руку, но от этого животное не становится человеком. Кентавр – такое же животное: полезное и сообразительное, если у наездника хватает разума им правильно управлять. Но разговаривать, думать, изобретать кентавр не может. Без человека кентавр – лишь опасный зверь, клубок диких необузданных страстей и самых примитивных желаний. О, да ты уже спишь, мой мальчик…
Окно гостиной вдруг разлетелось стеклянными брызгами. На дворе раздался тяжёлый топот и гортанный крик.
«Клеймёный!» – захолонуло сердце Мики.
Отец встал, оранжево‑чёрный, с ружьём наперевес.
– Жди здесь! – бросил он Мике.
Мика свернулся клубочком на диване и, вздрагивая, слушал крики дворни и топот копыт. В сумерках алым пятном вспыхнули конюшни – и Мика заволновался за Ночку с Галтаной. Громом среди ночной тишины прозвучал выстрел.
Мика нашарил у камина сохнущие сапожки. Скоро‑скоро папа придёт, покажет ему связанного клеймёного. Но суета не прекращалась: кто‑то кричал, ржали кентавры – будто за окном гуляло целое стадо. Ах, эти олухи – вспомнились слова папы – вывели ли они Галтану с Ночкой из горящих конюшен?
Мика побежал к выходу, где‑то в поместье вопили перепуганные сенные девки. Как только Мика распахнул дверь на крыльцо, грянул второй выстрел.
В дыму и предрассветном тумане Мика увидел папин профиль с крючковатым носом: отец сидел верхом и перезаряжал ружьё. Он повернулся к Мике, и Мика увидел бронзовые скулы и сжавшиеся в яростные щёлочки глаза – это был не папа, а кентавр!
