Следы на камнях

Двух годков не прошло, как стала владелицей, а до замужества – заурядная дамочка в белом халатике: «Позвольте ваш рецепт… получите лекарство, по одной три раза в день…» Выйдя за Гурова, и в Америку слетала, катались там весь медовый месяц (не помешало бы уточнить, где конкретно?), и брошки‑колечки с неслабыми каратами заимела… Хапуга он все‑таки. Ну, или взяточник, какая разница… А ты уж не завидуешь ли, дорогой? Не‑е, ни в коем разе. Нечему тут завидовать…

Кстати, о ней, Светлане. Муж‑то он у нее не первый, а уже второй – успела после института выскочить за какого‑то парнягу и через пару лет развелась, можно сказать, сбежала – поколачивал ее благоверный. А кто он, куда делся? Мать говорит, так и не поняла толком, где доча откопала эдакое сокровище, знает лишь – Мишей кличут, Прудниковым… только какой‑то эдакий он – для нее, матери, а Брага уже узнал – судимый, сидевший, и местонахождение его в настоящий момент неизвестно. А если это он, безобразник, организовал всю темную историю? Розыск объявлен, само собой, только когда еще разыщут? Сам ты – так бы и кинулся, искать‑рыскать? Сколько их, таких искомых, ходят‑бродят под носом, в ус не дуют? Ох, неважные дела, о‑хо‑хо…

Начальнику хорошо – выбрал из табуна лошадку покрепче, взнуздал, запряг, и погнали с ветерком по зеленой улице… а коль у рысака прыти маловато, так мы его кнутом, да с оттяжечкой! Кстати, об этой самой улице: неужто не сработает? Ведь указал в ориентировке на гражданина Мишу: особо срочно, чрезвычайно… Вот и проверим заодно, какого цвета светофоры на наших трассах.

 

Глава вторая

 

24 апреля 2020 и ранее Сорок один

 

– Узнал? – таково было последнее человеческое слово, услышанное пропавшим иноком Феодором в его неправедной земной жизни. Дальше – тишина, нарушаемая лишь его собственным сопением, руганью и пердежом.

Вообще‑то он никуда не собирался пропадать. Исчезнуть, точнее смыться – другое дело, поскольку грозила, выражаясь близким его нынешней ипостаси языком, кара неминучая. Ибо грешен был Игорь Суров, ох, как грешен… да и неразумен изрядно. Глуп, попросту говоря, хотя и мнил себя умнее всех. На том и погорел.

Ближнее село, позже пригород, а с развитием урбанизации окраинный микрорайон Ростова‑на‑Дону, называвшийся Огородники, для местных Огороды, внешне ничем особенным не выделялся – не было здесь архитектурных изысков, памятников седой старины и прочих достопримечательностей. Главное отличие крылось глубже. Среди обыкновенных законопослушных граждан, составляющих подавляющее большинство здешнего населения, едва отыскался бы десяток‑другой, осведомленных, к кому и куда обратиться по душевной потребности, иначе говоря, за дозой. Вот этих самых душеспасительных местечек в Огородниках имелось больше, чем во всем остальном городе вместе с областью.

Обширная сеть наркобизнеса, подобно паутине, накрыла южную провинцию целиком, ловила в свои липкие объятия жадных до кайфа простаков, и вырваться из нее после первой же понюшки, а тем паче укола очень трудно, почти невозможно. Ну, а где тенета погуще, там и пауки – от самых мелких, проворных и тощих, до крупняка – пузатых, солидных и на первый взгляд ленивых. Эти владетели кто одной‑двух ячеек, а кто и приличного куска сети, зорко следили за своими вотчинами и посторонних к кормушке не подпускали.

А мелкому жучку‑паучку Игорешке Сурку повезло – умудрился втереться в доверие к «огородному» воротиле, почитай тарантулу, окрутив его малолетнюю тогда и любимую дочурку. Да, внебрачную, да, проживавшую отдельно с давно забытой хозяином округи спившейся мамашей, и все же, все же… Жениться вдвое старший ухажер не спешил, но всячески выказывал самые серьезные намерения, глупышка отвечала взаимностью… все шло путем, пока номинальный зять не вляпался в нехорошее дельце – взял «на реализацию» крупную партию товара у горячих парней с Кавказа, да и кинул последних. У обманутых возникло обоснованное стремление получить сатисфакцию, пришлось обратиться за прикрышкой к будущему тестю, случилась разборка с трупами… кто‑то стукнул, кто‑то звякнул, на горизонте замаячила полиция.

Игореша струхнул, подался было в бега, но был снят с трапа самолета; следователь взглянул в бегающие глаза, все понял, предложил сотрудничество… О собственной роли в деле жучок благоразумно умолчал, зато про своего благодетеля наговорил столько всякого, что Фемида по такому случаю прозрела, и папа несостоявшейся невесты отправился за решетку, напоследок внятно посулив «зятьку»: «Я тебя, Гаря, закопаю!» Поскольку шутить такими словами и тем более бросать их на ветер в Огородах не принято, жених поставил перед собой гамлетовский вопрос и сделал выбор в пользу «ту би». Остальных полагалось убедить в обратном – он отныне «нот ту би».

Суров‑Сурок неделю прятался от всех и вся, мыкался по чердакам‑подвалам, а к исходу седмицы созрел, решился и написал любимой прощальное письмо на заранее обрызганной соленой водичкой бумажке. В кратком послании покаялся в содеянном и открыто изложил намерение навсегда кануть в донскую пучину, а завершил словами «Прости за все, передай папе мой нижайший поклон и, прошу, не плачь. Бог мне судья, Он явился во сне и указал путь – путь страшный, но такому как я, Иуде во плоти, иного, видно, не дано. Искать меня живым не стоит трудов, а коли не доедят раки – отыщут водолазы».

Так впервые безвестно пропал Игорь Федорович Суров. Искали его, разумеется, тщательно, причем не пожарные и не милиция, а люди серьезные, сердитые и знающие в таких делах толк. По всей стране мгновенно разлетелись петиции с подробным описанием внешности искомого и его фотоизображением, благо интернет способствует; к розыску подключилось все паучье племя от мала до велика – соратники, их бывшие сокамерники, подельники… Увы, принятые меры результата не дали, через полгода невеста сняла черное и вернулась к прежнему разгулу, братва понемногу успокоилась – похоже, Гарик‑Сурок и впрямь утопился сдуру. Или со страху – немудрено.

Некоторые сомнения у отдельных наиболее посвященных все же оставались, ибо вместе с несостоявшимся женихом исчезла малая толика накопленного в приданое золотишка да камушков плюс чуток валюты. И – самое интересное – его паспорт. На дне‑то и одно, и другое, и третье вроде как ни к чему… А по прошествии нескольких месяцев в городе на Неве словно из ниоткуда возник некий неопределенных лет мужчина, называвший себя «инок Феодор». Ему можно было дать и сорок, и шестьдесят, лицо скрывала клочковатая седая борода, волосы – нечесаные и тоже с обильной проседью – висели неопрятной гривой. Сутулый, худой, прихрамывающий старец поселился в шалаше, своими руками обустроив его в одном из полуразрушенных безымянных склепов на Северном погосте северной же столицы.

Одевался странный поселенец под стать прозвищу – носил подпоясанные веревкой полотняные штаны, грубую черную безразмерную рубаху с выпущенным поверх нее медным крестом, суконную шапку, кирзовые сапоги, а в холода – еще и пальто‑балахон, тоже суконный и серый. Полиция мужиком вплотную не заинтересовалась, настоятель ближнего храма посмотрел на его убогое жилище, вздохнул, молвил: «На все воля Божья», осенил крестом и оставил без дальнейшего внимания. Зато слава о новоявленном отшельнике разнеслась среди местных бабулек, и у инока вскоре образовалась своя паства. Сердобольные старушенции могли часами стоять у склепа, ожидая появления «старца» и держа в руках принесенные дары – ломоть хлеба, кусок сала, пяток яиц…

– Благослови, старче… отец родной, – бормотала очередная паломница, отбивая земные поклоны, – Выслушай и помолись за меня, грешную…