Следы на песке…

Я не хуже неё, нет, черт возьми. «Я красивая и талантливая», – вечно вдалбливаю себе как мантру. Повторяю раз за разом, пытаясь удержать эту мысль, поверить в нее однажды окончательно. Соня как яд для меня, но и противоядие. А я их яд…

****

Мне было восемь. После очередного неудачного дня после стычки с Соней, меня отправили в спальню.

– Мама, но я тоже хочу розовый. Почему все время Соня получает то, что хочет? – смотрю на розовый бант к новому платью на праздник в руках сестры.

К черту розовый, хочу, чтобы мне дали, хоть раз, а не Соне, мне!

– У тебя тоже красивый, не капризничай, – без особого интереса отмахивается мама от моих детских претензий.

Молча сдерживаю слезы, ничего не отвечая. Очередная обида, которую не могу просто так проглотить, давит на меня. Через полчаса, когда Соня увлечена новыми игрушками, разрезаю долбаный розовый бант с камешками, ножницами. И пихаю ногой её только что построенный "замок" из конструктора, которым так восхищалась мама.

Только эта дура так разоралась, что сбежался весь дом, вместе с гостями.

– Боже мой, Сонечка что случилось? – выпучив глаза, кричит мама, в спешке обнимает свою Сонечку.

– Она все испортила, – тут же тычет любимица семьи в меня пальцем.

– Саша, как ты смеешь обижать сестру? – строго произносит мама, с укором и сейчас, я бы даже сказала с отвращением.

– А я вас предупреждала, – говорит тетя Валя, сестра отца, – что из неё вообще может вырасти, – тычет в меня своим длинным красным ногтем, словно на какую‑то зверушку.

Неприятнейшая женщина. Высокомерная, богатая дама. Которая сама ни черта в жизни не сделала. И воспитание ей бы самой не помешало.

Отец кинул на тётку Валю строгий взгляд, после чего та сразу умолкла.

– Живо в комнату Александра. В этом году Дед Мороз не заглянет к балованным девочкам с подарками, если ты продолжишь себя так вести. Она твоя младшая сестра, ты должна защищать её, – сурово произносит отец, выставив руку в сторону холла.

Все жалеют бедную Сонечку, утирая слёзки. А меня как всегда за кулисы.

– А мне не нужен ваш этот Дед Мороз. Мне никто не нужен, – в сердцах кричу всем, словно тот самый дикий зверек бросаю злобный в своем детском варианте взгляд.

– Вот вам и благое дело, – снова вставляет свои пять копеек тётка Валя.

Обиженно топаю ногой уходя прочь на второй этаж, закрываясь в спальне.

Там я выплакалась в ту ночь сполна. Кровать и мокрая подушка, вот мои самые тёплые объятия, самые верные слушатели. И, кажется, так было всегда. Будь то обычный день, будь то праздник среди толпы. Лишь Соня иногда не получив желаемое от родителей, бежала ко мне, в мои объятия, со своей досадой, своей такой глупой болью. Но я обнимала ее, сама согреваясь теплом любимой сестры. И мне это было нужно больше, чем ей самой.

Совсем не заметила тогда, как уснула. Пробудилась от громких хлопков новогоднего фейерверка. Как заворожённая смотрела в окно, открыв рот. Разве это не чудо? Разве много нужно чтобы наполнить ребенка радостью? Просто вера в чудо. И я в него верила.

– Дедушка Мороз, прости, я плохо себя вела, но больше не буду. Пожалуйста, пусть мама с папой меня полюбят. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – сожмурив глаза, шептала себе под нос.

Просидев ещё какое‑то время в комнате, успела нарисовать картинку своей семьи, положив на окно, чтобы Дед Мороз видел. Мне ничего больше не нужно, ни розовых бантиков, никаких игрушек, ничего. И я верила в это чудо. «Может, я не умею рисовать как Соня», – окидываю свой рисунок взглядом, – «но я могу танцевать». Скоро будут очередные соревнования, я принесу им медали, родители увидят меня, будут гордиться, будут любить.

Воодушевленно улыбаясь, я вышла попить воды, тихонько спускаясь по лестнице. Из кухни доносились голоса мама и тёти Вали.

– Да вы никогда меня не слушали. Столько способов в наше время было, а вам вот сейчас прям дай. Говорила, верните её, тогда ещё, как узнала что беременна Сонечкой.

– Ну что ты говоришь Валентина? К тому же, как бы это отразилось на репутации Сергея. Да и как это отдай? Я люблю её. Она тоже моя дочь, хоть и не родная, – отрезает мама.

Слова ее врезаются с точечной болью в каждую мышцу. Просто гулом звенят, тяжело давая услышать продолжение.

Присев на пол за стеной от них, замираю, нервозно пытаясь успокоить себя саму. Кажется, дышать было нечем, словно кто‑то перекрыл кислород для меня. "Не родная". "Я люблю ее". "Любишь мам, правда, любишь?"

– Она вам ещё покажет. Уж лучше маленькой отдать, чем потом. Вырастет какой‑нибудь преступницей. Ты посмотри, что она вытворяет.

– Ой, Валя, не говори глупостей. Я знаю, что мы тогда поспешили, понимаю. И я хочу любить её так же. Но Соня, это мой мир. Саша не заслуживает, чтобы от нее просто отказались. У неё все будет, мы не будем её выделять и тебя прошу поступить так же. Она с нами уже восемь лет, она наша дочь, – обреченно выдыхает мама. И я отчетливо чувствую, как вымученно звучат ее слова, фальшиво. Себя хочет убедить, но… «но Соня ее мир».

– Хватило бы и одной, – не унимается тетя Валя.

– Что ты хочешь от меня? Как будет выглядеть это? Нас заклюют, понимаешь? Бизнес пойдёт к черту, Сергей и я, публичные люди.

– А её мамаша где? Может её найти? Вернуть так скажем, вдруг одумалась?

– Не одумалась, – мама испускает тяжелый протяжный выдох, после чего замолкает на секунду, – думаешь, я не пыталась, – тихо шепчет она своей собеседнице, – только не вышло. Ее мать та еще гадина, сказала, засудит нас, если хоть кто‑то узнает про Сашу. Нагулянная она. Какая‑то богатенькая дочь, родила втайне от мужа. Чтобы отмыться от позора просто от нее отказалась. У нас договор, все официально. Нарушить его невозможно. Мы Сашу сразу забрали. Я была очень счастлива тогда, но когда появилась Соня, я поняла какая разница между ними. Но мы уже взяли на себя эту ответственность, нет другого выхода, – смиренно ставит мама точку, вколачивая в меня самый, что ни на есть настоящий кол.

Единственное что их заботит репутация. Меня вернули бы, стоило совершить шалость.

– Девочки вы слишком долго ходите за нарезкой, – оборвал их муж тёти Вали.

В ту ночь Дед Мороз точно наказал меня. Забрал любую надежду. Забрал последнее чудо, в которое я вкладывала безумную силу своей детской неразделанной любви. Поселил в меня такой страх, что любая ошибка с моей стороны и меня просто вышвырнут вон из семьи. Отправят в детский дом. Забудут обо мне. Я ведь чужая. Но может они смогут меня полюбить, если увидят, какая я? Я не хуже! Я тоже буду рисовать, если надо, буду учиться на – отлично. Буду послушной. Буду!

Сердце опустошенно скулило в груди брошенного ненужного ребенка. В груди девочке, что безумно любила своих родителей. Она не хотела их потерять, не могла. Просто хотела, чтобы ее любили. Разве это невозможно? Разве она так плоха?