Сновидец

Просыпаюсь. Кажется, я упал на подлетевший снизу корабль? Не успел запомнить. Тайком оглядываю кабинет. Ребята напротив спят, рядом со мной – тоже, только пара кресел пусты, Варданян увлечённо пялится в смартфон. Вот и славно, никто не догадается, что я видел на работе естественный сон.

Роман посмотрел на монитор – до конца работы оставалось полчаса, к Зотову успевает. Вообще‑то Зотов обычно уходил позже, но неудобно же по служебным вопросам во внерабочее время с начальником встречаться. А встретиться хотелось. И даже не потому, что от этого разговора многое зависело, дело же не только в продвижении по карьерной лестнице. Гончаренко по работе контактировал только с тестировщиками, а Зотов был чем‑то вроде потайной дверки в ту часть «Фабрики снов», где сны рождались. Кабинет Зотова находился на том же этаже, через пару дверей от их отдела. Минутой позже Гончаренко постучал в дверь руководителя.

– Можно, Ярослав Николаевич?

– Да, входи, Роман. Валерий со мной уже поговорил, так что я тебя ждал.

– Значит, повторять не нужно?

– Да. Твою просьбу выполнить возможно. Всё зависит от тебя. Но я должен тебе объяснить плюсы и минусы твоего решения.

– Хорошо.

– Надо понимать, что если твоя онейрогномика больше пяти – твоя жизнь сильно изменится. Наименее чувствительное – то, что работы станет намного больше. Ты уже не сможешь после работы бодрствовать до вечера, физически не сможешь – сон на работе перестанет быть в какой‑либо степени отдыхом. Ты станешь сильно уставать, и дневной сон станет необходимостью. Но помимо этого, твоя свобода станет сильно ограничена. «Шестёрки» и «семёрки» – ценный ресурс. Такой онейрогномикой обладают лишь около трёх процентов людей. Но ведь далеко не все могут или хотят работать в корпорации. Вероятнее всего, тебе придётся поселиться в общежитии при «Фабрике». Все перемещения и контакты вне её будут жёстко контролироваться, поскольку носителей высокой онейрогномики стремятся получить в орбиту влияния многие: спецслужбы, криминал, иностранная разведка. «Фабрика» же не заинтересована в оттоке специалистов. Можно ли будет взять собаку? Тебе ведь наверняка это интересно? Не знаю. Возможно, да. Но совсем не факт. Второй момент. Ты у нас в управлении на очень хорошем счету. Скажу больше: если завтра освободилось бы место Валерия, я бы предложил занять кресло тебе – у тебя всё‑таки есть опыт руководства коллективом, пусть и детским. Но это потенциально – Валерий никуда не уходит. Просто чтобы ты знал. Так что, Роман, сегодня вторник, подумай до конца недели. Если решишь пройти дополнительный тест – я вопрос решу. Так тебя устроит?

– Да, Ярослав Николаевич. Спасибо за объяснения. И за оценку моего труда, конечно. Я подумаю.

– Прекрасно. До свидания, Роман.

* * *

– Почему у вас собака без намордника?! – возмущённо воскликнула женщина лет пятидесяти, пряча за спину трёхлетнего мальчика, скорее всего внука.

«На майке, что ли, ответ напечатать?» – подумал Роман. Но вслух в тысячный раз озвучил:

– Это бассет. Ему не положено по закону.

– Тут же дети ходят, вы не понимаете?

– Пусть играют, я не против.

В это время, ну вот никак не в другое, Винт громко пролаял. Два раза.

– Ну вот видите! – женщина показала на Винта и задвинула ребёнка ещё дальше.

– Собачка говорит «гав‑гав», – из‑за спины бабушки произнёс малыш.

– Вот видите, – сказал Гончаренко, улыбаясь мальчику, – даже дети знают, что собачка говорит «гав‑гав». В любой ситуации. А не только когда злится.

– Это собака, вы не можете знать, что у неё на уме!

– Почему же, в этот раз всё очевидно: «Хватит болтать и пошли», – перевёл Роман с собачьего и ушёл.

Женщина у него за спиной закачала головой, сокрушаясь неисправимости собаковладельцев. Винт, удовлетворённый, радостно бежал впереди Романа.

На другой стороне улицы Гончаренко заметил Вишневецкого. Улица была широкая, две проезжих части, посередине – бульвар, покрытый сильно пожелтевшей травой. «Поговорить с ним, что ли?» – подумал Роман. Тем временем тот тоже его заметил. Роман помахал рукой. Оба дошли до пешеходного перехода на своей стороне, перейдя дорогу, встретились посередине и свернули на бульвар.

Гончаренко пересказал Евгению свои с Набиевой рассуждения о деградации сновидений. Вишневецкого выводы Адолат, кажется, застали врасплох: как убеждённый либеральный демократ, он просто обязан был принять право компании на свободную бизнес‑стратегию, но как многолетнему оппозиционеру действующей власти, сделать ему это было чрезвычайно сложно. В конце концов Вишневецкий вроде бы нашёл выход из тупика.

– Это же очень большая корпорация, Ром. Нельзя к такой махине те же законы, что и к обычному бизнесу, применять. К тому же она монополист, а это дополнительную ответственность должно накладывать. Хотя… Ладно, наверно, тут и вправду никакого заговора нет. Даже обидно. Но могли бы хотя бы помедленнее их изнашивать, что ли. А ты сам когда начнёшь сны делать? – неожиданно сменил он тему.

– Вообще‑то это не от меня зависит, это особый склад ума нужен. Но вы прямо как чувствуете, что я хочу попробовать.

– Интересно, наверно.

– Пока не знаю. Начальник говорит, что трудно и не очень‑то уж и увлекательно. Но он, с другой стороны, работника терять не хочет.

– А я знаешь, что думаю? Интересно – это когда для себя. А когда на заказ, по техзаданию, это такое себе развлечение. Для себя‑то ты сможешь сны делать? Для друзей, например?

– Сомневаюсь. Для этого ведь оборудование нужно серьёзное. Такое на кухне не сварганишь. Но я пока вообще не знаю, способен ли создавать сны. Мне до этого только про потенциал говорили.

Вишневецкий сегодня выглядел ещё более странно, чем обычно. Роман не сразу это заметил. Дёрганый какой‑то. Оглядывался по сторонам периодически. Ареста ждал? Гончаренко даже выдохнул облегчённо, когда дядя Женя, напоследок пожелав ему удачи, торопливо попрощался и убежал по следующему переходу, к которому они подошли. Винт было бросился вслед, но был остановлен поводком.