Сновидец

Текст исчезает, и вся площадка погружается во мрак, тогда как панели над пропастью выстраиваются в ровную линию. Вдалеке слегка подсвечен голубоватым светом противоположный край. Я, словно мотылёк, уверенно направляюсь к свету, но на этот раз панели теряют устойчивость, каждая из них держится как будто на перпендикулярной общему направлению оси. Приходится бежать, ступая точно на центр панелей. И тут, когда до цели остаётся лишь около десятка панелей, мост рушится. Допрыгнуть до края невозможно, я чувствую, как медленно, значительно медленнее, чем наяву, падаю вслед за давно улетевшими в чёрную бездну квадратными панелями. Летя спиной вниз, я вижу над собой лестницу, подсвеченную, как и край пропасти, холодным светом, и люк наверху, куда эта лестница ведёт. До крайней перекладины лестницы лишь около метра, но все точки опоры, от чего можно оттолкнуться, уже рухнули вниз.

«Тест на способность летать во сне?»

Я изо всех сил тянусь к перекладине рукой, но расстояние лишь увеличивается с каждым мгновением. Я падаю. По телу бежит дрожь, снизу всё быстрее мелькают чёрные и серые неровные линии, словно тени деревьев в ночном окне поезда. Картинка окончательно теряет цвета, становится чёрно‑белой. Я открываю глаза и вижу дружелюбно улыбающегося сотрудника «Фабрики снов».

Роман удивлённо уставился на своего тестировщика. Причиной удивления был вовсе не сон, в который Гончаренко был погружен (почти на полчаса – Роман успел взглянуть на часы, прежде чем заснуть), что‑то подобное он и предполагал. Это был другой сотрудник. Вместо слегка неформального парня с предположительной татухой на руке перед ним стоял высокий солидный брюнет, на вид старше тридцати. На бейджике надпись: «Я. Н. Зотов». За полуоткрытой дверью кому‑то звонила Лариса Владимировна, явно по его вопросу: до него донеслось «прочитал целиком», «смотрел на руки», «не дотянулся». В порядке уменьшения радости от произнесённого. Впрочем, Роман решил, что с тестом справился неплохо, наивно было думать, что он смог бы пройти его на сто процентов. Новый тестировщик с минуту смотрел на мониторы, после чего огласил сидящему в кресле Гончаренко вердикт:

– Неплохо. Даже очень хорошо.

Он одобрительно кивнул Роману. Учтивость, плавные движения… Официантом, что ли, работал раньше? Обычная история, если приезжий. Или студентом мог подрабатывать.

– Твёрдая пятёрка.

– Это много или мало? – спросил Роман.

– Этого более чем достаточно для должности, на которую вы претендуете. Онейрогномика на пять баллов означает, что вы можете видеть сны, создаваемые нашей корпорацией, осознавая, что спите. Причём тратя на это значительно меньше усилий и лучше контролируя своё поведение, чем те, у кого три или четыре балла. Но и с тремя баллами сновидцы у нас тоже работают.

– А какая вообще шкала у онейромантии? – заинтересовался Роман.

– Онейрогномики, – улыбнулся Я. Зотов (Ян? Яков?). – Онейромантия – это ближе туда, к некромантии и спиритизму. А шкала десятибалльная. Новым сотрудникам мы её раздаём, но вам она пока, к сожалению, не положена. Вкратце: если ноль – человек не запоминает свои сны, чужие видеть не может даже на сильном оборудовании, не способен к осмысленному сновидению. Или вообще не видит сновидений, но это уже крайне редко. Обычно, если кто‑то говорит, что не видит снов, это означает лишь то, что он их не запоминает. К нулям относят где‑то десятую часть человечества. Один‑два балла – низкий уровень. Около половины людей имеют именно такой. Смотрят сны, но работать сновидцами для них – сущее мучение. Тратят слишком много сил, если пробуют себя в осознанном сне. Особенно единички. Двойки раньше у нас работали, но долго не выдерживали – уставали сильно, спали на работе слишком крепко, переставали запоминать сны, не «просыпались» во сне. Сейчас мы принимаем сновидцами начиная с троек. Они способны примерно на то же, что и вы, но им это даётся сложнее. Таких, имеющих от трёх до пяти баллов, процентов тридцать. Этот уровень считается средним. Но это для нашей области науки, конечно. Формально он выше среднего.

– А дальше?

– Шесть‑семь – это высокий уровень. С таким уровнем можно стать архитектором снов. Имея в вашем возрасте уровень пять, вполне можно развить его до шести. Если бы начали в детстве, то и до семи можно было бы. С таким уровнем можно создавать свои осмысленные сны, изменять пространство и физические законы внутри сна.

– С шестью баллами я достал бы до лестницы?

– Совершенно верно, – понял вопрос Зотов и продолжил: – Восемь‑девять баллов почти не встречаются. Это выдающийся уровень. Ловцы снов. В мире, может быть, всего несколько десятков, от силы сотен людей с такой онейрогномикой. Большинство из которых, заметьте, не выявлено. Они могут такие штуки со снами вытворять, что мама дорогая! – Зотов вдруг перешёл с учтивой плавной речи на шутливо‑восторженную. – Могут уснуть в своём сне, а переместиться – в чужой, схватить носителя и перенести его в свой сон. Или взять и объединить сны нескольких людей. Представь, ты, к примеру, во сне гуляешь по берегу, а девушка твоя смотрит сон, где она плывёт на корабле. И тут бац – корабль подходит к берегу, где ты гуляешь, и вы смотрите дальше один сон. И помните его потом после пробуждения. Всю жизнь, как правило, – закончил он на лирической ноте.

Беседа на самом интересном для Романа месте прервалась появлением в комнате Ларисы Владимировны.

– О, вы уже проснулись, Роман Игоревич. Ярослав Николаевич сказал, что у вас хороший уровень. На этом пока всё. Мы вам позвоним. У нас есть ещё несколько кандидатов на эту вакансию.

Роман попрощался, но задержался в дверях.

– А десять баллов? – обратился он к Зотову.

– Такого ещё не наблюдалось на практике. Но, чисто в теории, это полный контроль над любыми сновидениями.

– Спасибо. До свидания.

Гончаренко хотел добавить: «Надеюсь, ещё встретимся», но получилась только небольшая пауза. Он улыбнулся и вышел из кабинета.

Из воспоминаний Романа выдернул резкий автомобильный гудок. Задумавшись, он не обратил внимания, что идёт не по тротуару, а по проезжей части жилой зоны, застроенной сорокаэтажными человейниками. Обычное дело, казалось бы, все тут так ходят – машин немного, и ездят они медленно, но водитель просто кипел.

– Вот чё вы все тут прёте! Вам тротуар на хера сделали? – И присовокупил ещё чего‑то матерного.