Сны ветра
– А как вообще тебя занесло в Тулу? – спрашивает девушка, глядя в окно.
– Бизнес, Верочка. Филиал мы открываем. Я теперь до июня там за главного, – обреченно вздохнув, отвечает молодой человек.
– Что‑то ты не рад.
– Да, блин, не мое это! Кому вообще может быть интересно руководство ЧОПом?
– Ой, не заливай! Нет ничего такого ужасного в твоей работе, нытик.
– Бессердечная ты.
– Реальность жестока, а я реалистка.
Тем временем они добираются до места своего назначения – четырнадцатиэтажного дома, где живет тетка Венеры. Роман останавливает машину у подъезда.
– Я оплачу тебе бензин. На днях перекину на карту, хорошо? – говорит девушка, решив хоть как‑то отблагодарить его за заботу.
– Вер, ты хочешь меня обидеть? Я ни копейки от тебя не приму.
– Но ты же целый день из‑за меня потерял!
– Целый день я не потерял, а провел с подругой, которую давно не видел. Ясно?
– Ясно, – улыбается девушка. – Спасибо, друг.
– Пожалуйста! – произносит молодой человек и открывает багажник. – Обращайся! Будет скучно – приезжай ко мне.
– Посмотрим. Пока!
– Счастливо!
Простившись, Венера забирает свои вещи и скрывается за дверью подъезда. Долгий, безумный день подходит к концу. После безрезультатной попытки вызвать лифт, Лерснер поднимается на шестой этаж по лестнице и звонит в знакомую дверь теткиной квартиры.
– GutenTag, Mari’[1].У вас опять лифт не работает? – задыхаясь, обращается она к эффектной брюнетке, открывшей дверь.
– Wie immer, – очень надменно отвечает дама, одновременно жестом приглашая племянницу войти. – Hast du Deutsch schon vergessen?[2]
Тетя Венеры очень непростой человек. Она жеманная, высокомерная, своенравная. При всем этом в свои сорок шесть женщина выглядит великолепно. Дело даже не в ежедневных посещениях салона красоты, которым она владеет вместе с Венерой, не в безупречной фигуре, поддерживаемой строжайшей диетой, а в ее самоощущении или, вернее даже, в выбранном ею образе. Марина Генриховна всегда считала себя уникальной. Иногда кажется, что она живет не в своем времени. Ей куда больше подошла бы Викторианская Англия, где она стала бы уважаемой и очень чопорной леди. Так она и воспринимает себя – как леди из старых романов. Конечно, таким самомнением она отталкивает от себя многих достойных людей, но это только повышает планку ее самооценки. В какой‑то момент она стала требовать от всех родственников говорить с ней только по‑немецки или, по крайней мере, не смешивать русские и немецкие фразы в «лингвистическую кашу», как она выражается. В результате родственники, оставшиеся в России, свели общение с ней к минимуму. Именно с подачи Марины Генриховны ее племянницу назвали редким именем Венера. Своих детей у Марины Генриховны нет, поэтому к Венере она всегда относилась как к родной дочери. Решив открыть собственный салон красоты, она, не задумываясь, сделала ее совладелицей.
– У меня рюкзак килограмм, как минимум, десять весит, какой уж тут Deutsch? – возмущается, девушка, но все‑таки переходит на немецкий, и первым делом спрашивает: – Что там с салоном?
– Все в порядке. Но я рада тебя видеть, – все так же надменно, отвечает Марина Генриховна. – Что ты там такое страшное написала Елене, я ее вчера весь день валерьянкой отпаивала?
– Она меня зачем‑то вызвала из‑за какой‑то рядовой проверки, – признается девушка.
– Странно. Мне она ничего не говорила, может, что‑то серьезное с бумагами? Ко мне они обращаются только, когда потеряют ножницы или сожгут фен.
– Да, нехорошо получается, – отвечает Венера, так и не поняв, обижается ли тетя на то, что подчиненные не обращаются к ней с серьезными проблемами, или ей все равно.
– Нет‑нет, дорогая, документация – это твоя обязанность, я не против быть завхозом, – вопреки своим собственным правилам, слово «завхоз» Марина Генриховна произносит по‑русски. – Как ты добралась? – наконец интересуется она.
– Нормально.
– Голодная?
– Да.
– Очень?
– Да.
Марина Генриховна всерьез задумывается: нормальная еда в ее доме бывает редко, а диетических продуктов, как правило, хватает только на одну порцию, которой, определенно, не хватит, чтобы накормить голодную племянницу досыта.
– Есть, как всегда нечего? – догадывается Венера.
– Есть салат из капусты, двести грамм, но в нем, кроме капусты и лимонного сока, ничего нет. Может, лучше съездим в ресторан, а потом заедем в супермаркет?
– С удовольствием!
– Тогда переоденься, причешись, ибо так приличные люди в публичных местах появляться не должны!
С тяжелым вздохом, девушка идет переодеваться. Она не привезла с собой ничего из «правильной», по мнению тети, одежды, но таковая в избытке хранится здесь, в шкафу. Марина Генриховна сама подбирает ее племяннице, руководствуясь тенденциями моды, в которых вполне может считаться знатоком.
Не проходит и пяти минут, как Венера переодевается в строгую блузку в голубую полоску, вроде мужской рубашки, и серый строгий, но торжественный брючный костюм с коротким приталенным жакетом.
– Офисный планктон. Отвратительно! – резюмирует тетя по‑русски с легким акцентом.
– Я знаю, – отвечает Венера по‑немецки, – но на улице очень холодно, и в ресторане тоже может быть прохладно, а вся остальная одежда слишком легкая или мятая, или неудобная.
– Ладно, это все же лучше, чем старые джинсы.
– Чем тебе джинсы не нравятся? Я камуфляжные штаны собиралась надеть, но они были грязными после похода. Я тогда еще здорово порезалась и перемазала их кровью. Так что пришлось надеть джинсы.
[1] Добрый день, Мари. (нем.)
[2] Как всегда. Ты уже забыла немецкий? (нем.)
