Солнце Запада

– Но я ничего не помню…

– Я помню! – оборвал его собеседник. – Ты тот, кто ты есть! И многие хотят добраться до тебя… Я нашел тебя в сумасшедшем доме. Ты был безымянным больным без прошлого и без документов. Я назвался твоим братом и, думаю, не лукавил. Мы связаны с тобой, как братья…

– Я вас не понимаю, – Плетнев попытался еще раз сесть, и сейчас это ему удалось. – Кто вы?

– Я Вершинин. Ты должен помнить меня.

– Но я не помню.

Вершинин побарабанил кончиками пальцев по подлокотнику. Со стороны он казался образцом хладнокровия, и только знавшие его могли сказать, с каким трудом в этот момент он сохраняет маску безразличия.

– Да, наверно, – наконец сказал он. – А вот многие не забудут тебя и на том свете. Хотя для них ты навсегда останешься безликим и безымянным дьяволом. Посмотри, – он бросил на тахту пачку фотографий.

– Что это?

– Фотографии, – Вершинин прошел к двери и щелкнул выключателем, – фотографии тех, кого ты убил, и фотографии их семей.

– Зачем мне это?

– Может, память вернется, – Вершинин не сводил с него взгляд.

Плетнев посмотрел на рассыпавшиеся веером фотографии. С них смотрели десятки лиц: дети, женщины, мужчины. Сотни глаз смотрели на него с этих фотографий, сотни настороженных или спокойных, но в большинстве своем счастливых глаз. И на мгновение мысли его смешались. И на краткий миг, всего на долю секунды, но этого хватило, чтобы он увидел нечто, подтверждающее слова странного собеседника. Он ясно увидел череду убитых.

Он с трудом поднялся с тахты, подошел к окну. Он был высоким и, наверняка, сильным человеком.

– Ты должен увидеть еще одну фотографию, – сказал Вершинин, вынимая из внутреннего кармана пиджака снимок. – Это твой последний клиент.

От окна к креслу Плетнев прошел уже немного уверенней. Вершинин протянул фотографию и усмехнулся:

– Последний клиент, Сережа. Закончив с ним, ты станешь свободным.

Плетнев мельком глянул на снимок. Он тяжело дышал, лоб и лицо покрывали крупные капли пота.

– Ты узнал его? – спросил его Вершинин.

– Нет, – ответил Плетнев, возвращая ему фотографию. – Мне плохо. Я могу принять душ? Я хочу принять душ и побриться.

– Принять душ ты можешь, – кивнул Вершинин. – А вот побриться – нет. Борода нужна для маскировки.

– Она мне мешает.

– Я скажу, когда ты сможешь сбрить ее. А сейчас я покажу тебе дом.

Они вышли из комнаты и оказались в коридоре, с одной стороны которого шел ряд дубовых дверей, а с другой – ряд больших окон, между которыми висели охотничьи трофеи: волчьи и кабаньи головы, головы лосей, косуль и чучела тетеревов. За окнами белел зимний вечер.

– В доме мы одни, – тем временем говорил Вершинин. – Никто нам не помешает. Тебе нужно кое‑что вспомнить. Ты должен вспомнить это, Сергей.

– Это ваш дом? – скорее всего, гость пропустил его слова мимо ушей. – Богатый дом.

– Можно и так сказать, – кивнул Вершинин. – Хотя сейчас я знаю, что это не богатство, а пыль. Кстати, за этой дверью ванная комната. – Он показал гостю на одну из дверей. – Прими душ, переоденься и спускайся вниз. Время ужинать.

Спустя четверть часа Плетнев спустился в столовую. За обеденным столом его дожидался хозяин дома. Стол выглядел странно, ужинать собиралось двое, а накрыто было для полудюжины человек.

– Присаживайся, – Вершинин сидел во главе стола, гостю он показал место напротив себя.

– Спасибо, – кивнул тот. – Странное дело. Но у вас в ванной комнате нет зеркал, и в доме я их не заметил. Простите, если выгляжу небрежно.

– Все в порядке, – кивнул Вершинин. – А зеркала убрали из‑за старого поверья. Я потерял близких. Полтора года прошло, но для меня словно один день… Есть обычай, накрывать зеркала или выносить из дому… Пора ужинать, Сергей. Не стесняйся. – Он дождался, когда гость займет свое место, и поднял бокал вина: – Я предлагаю тост за свободу!

Плетнев тоже взял в руки бокал и пригубил вино.

– Я не думал, что ты забудешь так много, – тем временем говорил Вершинин. – Не думал. Почему ты начал убивать за деньги?

– Не знаю, я не помню этого, – покачал головой Плетнев.

– Это пытка – не помнить, – кивнул Вершинин. – Не помнить, есть ли у тебя семья, дети. Не помнить родителей. Ты похож на образованного человека. Наверняка учился в хорошей школе. Учителя были умными и добрыми людьми, и ты научился у них всем замечательным вещам, которые нам известны. Но почему нас не учат главному? Умению правильно мыслить. Если бы ты в свое время умел думать правильно и был в состоянии принимать верные решения, ты бы наверняка не взялся за это ремесло. И наверняка у меня все сложилось бы иначе, если бы я мог думать правильно. Возможно, сейчас все было бы по‑другому…

Плетнев закрыл глаза. Наверно, в этот момент он пытался сорвать покровы со своей памяти.

– Она вернется нескоро. – Вершинин пригубил вино. – Ешь, Сергей, ешь. В психдиспансере такого не подают, только таблетки.

– Я не помню психдиспансера, – покачал головой Плетнев.

– Тебе ввели препарат, нарушающий кровоснабжение головного мозга. Сейчас в твоей голове беспорядок. Воспоминания перепутались, а твой ум болен. И вылечит тебя только время. Я бы тоже хотел забыть прошлое… – Внезапно горло у Вершинина перехватило судорогой. – Но потом я вспоминаю обо всем! Вспоминаю… и вижу последний день…

– Неужели я так болен? – Из всех сказанных собеседником слов Плетнев осознал только те, что касались его лично.

Вершинин какое‑то время сидел окаменев.

– Ты слышишь это?.. – он посмотрел на Плетнева.

– Что? – шепотом спросил тот.

– Мертвые говорят… они говорят мне сделать все по‑другому… – он резко встал. – Я оставлю тебя.

Вершинин поднялся в кабинет. Сел за письменный стол и положил перед собой пистолет из вороненой стали. В этот момент он чувствовал желание спуститься в столовую и покончить с маскарадом одним выстрелом. Но сдержался. Время еще не пришло, он не подвел Плетнева к краю бездны.

А Плетнев тем временем вышел из дому на крыльцо и замер. Было очень тепло, даже сейчас, после захода солнца, не прекращалась капель. Воздух был чистым, пропитанным ароматом отсыревшей древесины, талой воды и еще чего‑то, что приносит с собой только весна.