Солотчинский призрак

«Хорошо, что еще не особо жадничают: оплачивают содержание в гимназии, гувернера нанимают, книги покупают», – подумалось Железманову. Но все равно ребенка ему было очень жалко. Он очень хорошо понимал, что в детстве ласка, любовь, обычное участие в делах не менее важны, чем полноценный стол и удобная кровать. Его детство не было этим обделено. Детей в семье Железмановых любили, в меру баловали и ласкали. Когда не стало отца, источником домашнего тепла и уюта стала одна мать. Петр изо всех сил старался додать за отца домашнее тепло своим сестрам. По любому в доме все друг друга любили, заботились друг о друге, старались поддерживать во всем. Даже став студентом, и покинув Тверь, Петр все время чувствовал тепло родного дома, оно шло из писем, домашних посылок, пусть редких, но с заботой собранных.

Затем Петр стал расспрашивать мальчика о его занятиях с гувернером. Выяснилось, что на каникулах они ежедневно занимались французским, иногда делали упражнения по русскому (чтобы не забыть). Также почти каждый день ходили гулять в лес. Когда было тепло, купались в Старице, а если вода была холодная, то просто играли на берегу. Много времени занимало чтение, читали сказки, басни Крылова, стихи Пушкина, приключенческие романы Жюль Верна и Майн Рида. Петр слушал это с облегчением: не было ничего, с чем он не мог бы справиться. Все это было предметом и его детских занятий. Французский он знал неплохо, плавать тоже умел, словом, было все, чтобы он не выдал своей тайной миссии.

За разговорами прошло три часа. Наступило время обеда:

– Идемте, а то бабушка ругаться будет. Она очень не любит, когда опаздывают к обеду, – поторопил Павел.

– А что, бывает, когда опаздывают?

– Ругается. Поэтому лучше приходить вовремя или совсем не приходить. Николай Сергеевич иногда в город уезжает на целый день, совсем к обеду не приходит. Роман Семенович тоже. Он вообще может несколько дней дома не появляться. Бабушка потом после их возвращения бурчит, что не пристало так из дома исчезать.

– А они что?

– Чаще просто молчат. Но мне кажется, что им все равно.

Поспешили в столовую. Там был накрыт стол на шестерых человек. Гувернеру тоже полагалось место за столом, видимо, из‑за простого соображения: чтобы было кому следить за поведением ребенка. Впрочем, его подчиненное положение было явно подчеркнуто: среди приборов, поставленных для Петра, не наблюдалось рюмок для алкогольных напитков. В центре стола восседала хозяйка дома Сабанеева, рядом на небольшой банкеточке лежала белая болонка – любимица хозяйки. Остальные заняли места по правую и левую руку от хозяйки. Понятно, что к Петру за столом был повышенный интерес. И хоть явно ощущалась, что теплая и непринужденная беседа за столом не является традицией этого дома (разговор велся явно для вида в форме небольших формальных реплик), Петр все же оказался в центре небольшой дискуссии.

– Что Вы закончили, молодой человек? – спросил Николай Сергеевич.

– Московский университет, юридический факультет, – произнес Петр Андреевич.

– А сами Вы откуда? – не отрываясь от тарелки с холодцом, задал очередной вопрос Петровский.

– Я родом из Твери, закончил там гимназию, – Железманов решил, что чем ближе он будет к правде, тем проще ему будет, меньше шансов запутаться и наврать.

– Тю, и после этого Вы еще себя считаете образованным человеком? – с пренебрежением в голосе произнес Петровский, отправляя в рот кусок холодца, обильно украсив его тертым хреном.

– А что здесь такого? Разве тверская гимназия – это плохо? – удивление Петра было искренним.

– Конечно, плохо. Все провинциальные гимназии – это помойки от образования, они не дают настоящих знаний. Будь моя воля, я бы их все позакрывал, – также категорично продолжал разглагольствовать Петровский.

– Тогда где учиться юношам, которые родились в провинции? – неожиданно поддержал Петра Вернов. На вид ему было чуть более 40 лет.

– А Вы уверены, что им надо учиться? Пусть закончат пару классов в училище и достаточно. Зачем им в провинции говорить по‑французски и знать геометрию, читать по‑гречески? Для светских салонов? Ну, наиболее достойные могут поехать в столицу учиться в каком‑нибудь лицее. Я вот закончил Царскосельский лицей, теперь служу в столице. А все эти полуфабрикаты от образования все равно ничего путного в жизни не добьются.

– Полуфабрикатами Вы называете гимназистов в провинциальных гимназиях? – опять же искренне удивился Железманов.

– Они самые. Вот у нас есть живой пример, – Петровский кивнул головой на Павла. – Он тоже думает, что получает образование. А на самом деле он просто проводит время в пустом месте, которое даже не достойно упоминания. Помяните мое слово, ничего путного из этого отрока не выйдет. Жаль только зря потраченных тетушкиных денег.

Железманов повернулся к своему воспитаннику, чтобы дать сигнал промолчать и сдержать свое возмущение. Но понял, что зря беспокоился: мальчик с абсолютно равнодушным видом копался в тарелке, только немного втянув голову в плечи. Железманов догадался, что подобные разговоры тут не в новинку. «И в самом деле, просто мешок яда какой‑то. Неудивительно, что он на гувернера наговорил, что тот пил, ему гадости придумывать про других, наверное, самое большое удовольствие в жизни», – подумалось ему.

– Я поддержу брата, в самом деле, ничему хорошему эти провинциальные гимназии не учат. Я вот закончила гимназию, и пользы от этого? Так и сижу дома. Меня даже на эти хваленые высшие женские курсы не взяли, хотя я была первой ученицей в классе. Стоило ли стараться? Поэтому я тоже думаю, что можно не тратить тетушкины деньги впустую. Отдать Павла в техническое училище, этого будет достаточно.

Тут голос подала сама Сабанеева:

– А вы тут не слишком забылись? Вы еще будете рассуждать, на что мне деньги тратить? Не вашего ума дело! Когда умру, тогда и будете решать, что с ними делать, если еще, конечно, я вам их отпишу. Я в любой момент могу за нотариусом послать, захочу – все Павлу отпишу, а вы, грубияны, ни с чем останетесь.

Конечно, от такой реплики все притихли, уткнулись в тарелки и только исподтишка наблюдали, как Сабанеева наклонилась к своей собачке:

– Ууу, ты моя хорошая, все твою мамочку обидеть норовят, только ты меня любишь по‑настоящему. Вот жалко только, что я могу в любой момент умереть, и некому будет о тебе позаботиться.

Потом, уже явно обращаясь к сидящим за столом, произнесла:

– Жаль, нельзя все состояние Жули отписать, собаки порой лучше людей бывают.

Видя всю эту сцену, Петр понял, почему его воспитанник такой бледный и худой: при таких разборках аппетит явно у ребенка пропадал и пищеварение ухудшалось. Поэтому или почти все оставалось на тарелке, а если что и было съедено, то не шло впрок молодому организму. Неожиданно сам для себя он произнес:

– Взаправду говорят, что в Солотче призрак появился? Говорят, он людей убивает?

Вроде не собирался за обедом сразу так с места в карьер проявлять инициативу, но все получилось как‑то само собой, видимо, уж больно гнетущая создалась атмосфера за столом, что не разрядить ее было нельзя. В это время все как раз съели закуску, и подавали первое – сборную уху.