Спас на крови

По стуку и передвижениям в коридоре, а также по обрывкам фраз я понял, что намеченный план посещений императора и свиты нарушен. Генералы и полковники стаями прибывали на территорию госпиталя для доклада по планам весенне‑летнего наступления, но император никого не принимал. Он несколько раз куда‑то звонил и долго кричал в трубку. Никто ничего не понимал и многие при этом вопросительно посматривали на меня. Мля! А я‑то причем?

У «местных», прочно укоренилось моё новое «погоняло» – «капитан». Конечно, меня это здорово «улыбнуло», когда из твоего звания, которое кстати сказать для местных ничего не значит, так как не было приказа с подписью и печатью. Да что там приказа, и человека такого даже не было «де юре»! А «де факто», я вообще – бомж. Ни дома, ни родины, не родни. Блин! Вот попал‑то! Там, наверное, мои сослуживцы тосты поднимают за упокой и пьют не чокаясь, я вот тут лежу как дурак и кашку жую помаленьку. Да, уж, ситуация! Уржаться можно.

По слухам, император, большинство докладчиков не принимал. Позднее, так‑эдак через пару недель вышел из запоя. Крепкая оказалась печень, у главы государства. Он пару раз переговорил с командующим юго‑западного фронта и все забурлило, задвигалось, собираясь, «пакуясь» и готовясь к массовой эвакуации царя с приближенными обратно в Санкт‑Петербург. Я даже не сомневался, что чудо‑чудное, в моем лице, потащат в Питер. Кстати, о городе… Питера еще не существует. Полное название – Петроград, вместо Санкт‑Петербург, а в народе его прозовут «Питер». Он появится чуть позже, во времена немецкой истерии и шпиономании. Я, когда‑то читал о подобном поведении руководства страной и очень удивлялся. Как они дошли до подобного маразма, ума не приложу? Когда русский немец всеми силами «гнобит» всё немецкое, в попытках снять мишень с собственной спины и доказать всем, что якобы не «шпиён». Вот же дуралеи! Они, этими своими тупыми выходками сделали только хуже. Во истину говорят, что если Господь хочет кого‑то наказать, то первое что он делает – это отбирает разум!

Нарядили меня в офицерскую повседневную форму, без погон, без знаков различия и фуражку выдали без кокарды. Со стороны я напоминал пленного. Благо, что хоть ремень с портупеей дали.

Дорогу в Петербург даже описывать не хочется. Поверьте, на слово, это далеко не ночной «Сапсан» нашего мира. В этом мире, это был медленный, плохо пахнущий, дымный монстр, в котором вечно что‑то гремит и щёлкает. При прокладке путей, видать экономили, как могли, поэтому ландшафт даже и не пробовали ровнять. Так просто…, насыпь и рельсы, на столько дрянного качества, что меня частенько подмывало просто сойти и пешком пойти по шпалам. Казалось, что так будет на много безопасней.

На четвертый день, мы прибыли в Санкт‑Петербург. Я заметил, что солдат нагнали беспрецедентное количество, но при этом не было не почётного караула, не оркестра, а каждый квадратный метр просматривался жандармами и конной полицией. Возле меня, постоянно находились два здоровенных казака. Они не чинили мне не единого препятствия, а следили не столько за мной, сколько за теми, кто смотрит или идёт в мою сторону, моментально реагируя на любую угрозу или интерес к моей персоне. Почти любой мой взгляд понимали и моментально исполняли, ничего не спрашивая и ничего не говоря мне. Слуги, которые приносили еду останавливались заведомо и дальше их обязанности на себя брали сами казаки. За всё время следования, ко мне не подошёл ближе трех метров не один человек, вообще. Им запрещали не то, чтобы подходить ко мне, а даже смотреть на меня было строжайше запрещено. Если честно я понимал их опасения, но не одобрял. Единственно кого допускали к моему телу – симпатичная медсестра, делающая мне перевязки. В конце концов я вырос в советском союзе, а там не было ничего подобного. Не слуг, не царей, не совести, не чести. Особенно в девяностые годы, когда маски были сняты окончательно. Даже КГБ умудрились переименовать в ФСБ, а потом и ФСБ начали добивать и топтать ногами, рассказывая по телевизору, как те мол тренируются, взрывая по ночам многоэтажные дома по всей стране гексогеном. Классно да? Еще раз повторюсь. Показывали по центральному телевидению государства, что якобы люди, давшие клятву оберегать и хранить это самое государство и людей в нём, взрывали их по ночам целыми домами, ради тренировки. Как вам уровень шизофрении? Я был тогда еще маленький, но даже меня перекашивало от полного отсутствия логики и хоть какой‑то реальной цели подобного поведения.

Перрон опустел от прибывших. Царь и компания убыли, но солдаты, жандармы и полиция как стояли, так и стоят. В купе зашёл приставленный ко мне казак и сказал мне впервые за несколько дней: – Нам пора. – Я ступил на перрон. Тут же слева и справа меня обступило еще по два широченных казака и не снимая рук со своих расстёгнутых кобур они сопроводили меня до авто. Моя пара телохранителей сели рядом, а четверка новых встала на запятки по двое с каждой стороны. Из‑за их спин, никто меня нее мог увидеть, но и я не видел ничего. Спереди и сзади ехало еще по автомобилю полных людей в штатском. Наш кортеж на огромной скорости несся переулками по столице петляя странными зигзагами, как будто за нами гнались черти. В какой‑то момент, мы подъехали ко дворцу с черного хода. Быстро открылись врата и сразу же закрылись, как только мы въехали во внутрь.

Чистая, белённая комната. Белые простыни и одеяла, всё аккуратно заправлено. Стул, стол, на нем Библия и скромненькая дорожка серого цвета у кровати. Слава Богу, решёток на окне нет, да и дверь не сильно похожа на железную. В общем комната по‑военному скромна. Скорее всего использовалась для ночевки курьеров, гонцов и прочего временного во дворце люда.

Утром, принесли сытный завтрак. Яичницу с беконом, манную кашу в «пиалке», стакан молока и гренки, жаренные на сливочном масле. Затем, пол дня бездельничал; лежал, ходил, дремал не снимая сапогов, ложась прямо поверх солдатского покрывала. Кстати, к своему стыду я Библию читал на английском, немецком, французском и не разу на русском. Вот такой вот парадокс моей извращенной любознательности.

Солнце забралось очень высоко. Наконец‑то послышались шаги нескольких человек. Дверь открыл массивный гвардеец, мимо него прошмыгнула служанка и начала собирать грязную посуду со стола.

– Пойдемте. – И мы пошли. Шли долго, длинными коридорами и переходами, лестницами и узкими дверями. Наконец, зашли в какой‑то просторный зал, который лично я назвал бы библиотекой, так как многочисленные полки были буквально завалены книгами. В комнате царил полумрак из‑за толстых портьер. Минут через пять, уставшей походкой зашёл царь и сел на софу прямо у дверей. Тот был погружен в свои думы и казалось меня не замечал. Так в тишине мы просидели еще какое‑то время, а затем в коридоре послышались крики, визги, переругивания. Двухстворчатая дверь отворилась очень резко и с грохотом, и в помещение буквально влетели две разъяренные фурии. Судя по лицам это были жена царя и его мама. Они обе, бодро подошли ко мне, и царица яростным тоном сказал по‑английски:

– Николя, что значит это твое сумбурное послание?! «Я видел нашу смерть»! Ты должен мне всё объяснить! – Она кричала по‑английски, громко, и мне казалось, что она подобное делает впервые в жизни. Муж ей, что‑то написал, хотя я догадываюсь что, и барышне снесло крышу. Только вот одно оставалось не понятно… Почему она обращается ко мне, а не к своему благоверному. Сзади послышался кашель и обе женщины синхронно повернулись, глядя на царя как на приведение. Затем они снова посмотрели на меня и потом опять, растерянным взглядом на царя. Я не понимал сути этой пантомимы, пока не глянул в громадное зеркало, весящее тут же на стене. Оказывается, за то время, что я лежал в госпитале у меня отросла борода, а с бородой мы с Николаем были – одно лицо! Мать царя вскрикнула от эмоции, прижав ко крут платок, а его жена начала заваливаться, так как ноги внезапно ослабли и подкосились. Да уж, что тут, можно было сказать.