Тонкая грань

Андрей с женой и дочкой жили в Москве в трёхкомнатной квартире в Черёмушках. Когда приезжала Антонина, ей отводили отдельную комнату, служившую брату кабинетом; тут Антонина чувствовала себя всегда как дома: вокруг на полках стояли знакомые ей с детства книги (Андрей бережно сохранял семейную библиотеку), да и вся обстановка казалась ей родной. Встречали Антонину всегда радушно – может, потому, что она не обременяла своих родственников, дольше двух‑трёх дней никогда не задерживалась, а может, и потому, что всегда привозила с собой полные сумки гостинцев – разного рода варенья и соленья, которые всем приходились по вкусу. При встрече они с братом вспоминали разные истории из детства, забавлявшие и слушателей, и самих рассказчиков.

Вот и в этот раз, почувствовав хандру под влиянием непрестанных сентябрьских дождей, Антонина созвонилась с братом и стала собираться в Москву. Она уже успела соскучиться по Андрею: в последний раз они виделись больше года назад, да и то совсем недолго. Поэтому собиралась она с радостью и лёгким сердцем.

Андрей встретил её на вокзале – и вот они уже снова у него дома. Надо сказать, что раньше, в молодости, жили они в другом месте, в центре Москвы, недалеко от Парка культуры, но потом, после отъезда Антонины, их старый дом снесли, и родители с Андреем переехали в Черёмушки. Эти Черёмушки не очень‑то нравились Антонине: по‑прежнему казались ей окраиной, как когда‑то в детстве, хотя теперь, она знала, это был престижный район.

Сели ужинать. Окна кухни выходили во двор, где были видны детская площадка, торговые палатки, рядом – горка из жёлтых дынь, обнесённая металлической сеткой.

Сидели, разговаривали, обсуждали последние новости.

Жена Андрея, Оля, круглолицая и светловолосая, по характеру была под стать своему мужу – тихой и спокойной, по крайней мере такой её знала Антонина. С мужем они жили дружно, что не мешало им в разговоре иногда подкалывать друг друга, но происходило это не по злобе, а скорее по привычке, и никто не обижался. Дочке Насте шёл тринадцатый год, но выглядела она взрослее, и Антонина при встрече даже не сразу узнала её.

Сейчас Настя всё время крутилась за столом, то и дело задавая неожиданные вопросы, вовсе не относящиеся к общей беседе, или бралась рассказывать какие‑то случаи из школьной жизни. Наверное, ей очень хотелось быть в центре внимания и удивить чем‑нибудь приехавшую из глубинки тетю.

– Да замолчи ты наконец, егоза! – прикрикнул на неё Андрей, но не слишком строго. – Поговорить спокойно не даёшь!

Настя обиделась, надула губы и замолчала, уставившись в окно. Но через минуту её лицо оживилось, и она воскликнула:

– Смотрите, чурке ещё дынь привезли! Опять будет в своей клетке ночевать, чтоб не растащили!

Она громко рассмеялась.

Антонине стало не по себе.

– Не надо говорить «чурка», – сказала она Насте. – Это нехорошо.

– Подумаешь, у нас их все так называют, – ответила Настя, подбадриваемая молчанием родителей.

– Глаза бы мои их не видели, – тихо произнесла Оля, убирая со стола посуду. – Развелось, как тараканов.

Антонина изумилась: она не знала Олю такой. Да и молчание Андрея её удивило.

Разговор продолжился – о работе, о детях, о знакомых, но в голове у Антонины так и засел этот «чурка». Ночью она долго не могла уснуть, представляя, как этот несчастный продавец спит в своей клетке на холоде, не смея бросить своё хозяйство. Хоть дни пока ещё стояли сухие и тёплые, по вечерам уже явно чувствовалось свежее дыхание осени, становилось неуютно, зябко.

На следующий день она вышла прогуляться и, проходя по двору, подошла к площадке, где продавались дыни. Гора за сеткой была приличной, а покупателей – не слишком много. На табуретке, греясь на солнышке, сидел пожилой смуглый мужчина в телогрейке и вязаной шапочке. Вид у него был уставший и безразличный. Антонина, походив, выбрала небольшую дыню и подошла расплатиться. Продавец окинул её взглядом, посмотрел на дыню, потом – снова на неё и сказал:

– Лучше вот эту возьми, – и, подхватив, покачал на руке тугой жёлтый шар.

– А почему эту? – удивилась Антонина.

– Видишь, хвостик сухой – созрела уже. Бери, не пожалеешь! – продавец расплылся в улыбке.

– А откуда товар? – поинтересовалась Антонина.

– С Узбекистана, из‑под Ферганы везём, – ответил мужчина, запахивая поплотнее телогрейку на груди. – Продать бы поскорее да домой, к семье! Но много ещё! – он с грустью обвёл взглядом высящуюся рядом гору.

Узбек не обманул: выбранная им дыня оказалась спелой и сладкой – прямо как мёд! Управились с ней благополучно всей семьёй в тот же вечер.

На следующий день Антонина отправилась к Парку культуры – пройтись по местам своего детства. Хоть и нет больше их дома, но улица же осталась!

Но и улицу свою она нашла с трудом – только после того, как несколько раз обошла кругами одно и то же место: ничего не могла узнать! Никаких примет, зацепок – будто был перед ней совсем другой район, не тот, где они раньше жили! Да и как будто весь город стал другим: воздух, атмосфера, ритм – всё было неузнаваемо… А память верно хранила картины детства – как они гуляли во дворе с ребятами, ходили в кино, ездили с родителями на трамвае в гости. Всё это сопровождалось в то время яркими впечатлениями, сердечными порывами, заставляло думать, переживать, фантазировать… А сейчас она словно оказалась в безвоздушном пространстве. Реклама, торговые центры, вереницы машин, равнодушные лица горожан, совсем не похожих на москвичей её молодости. Куда же всё подевалось?

Вечером, войдя в метро, она сразу оказалась стиснута толпой. По эскалаторам двигались группы разгорячённых молодцев; судя по их экипировке и громким, раскатистым возгласам, это были футбольные фанаты, возвращавшиеся с матча. Многие из них, похоже, были навеселе. «Спар‑так – чем‑пи‑он!», «Росси‑я – впе‑рёд!» – звучали со всех сторон истошные вопли. Антонина решила ретироваться, но было поздно: сзади напирала толпа, быстро увеличиваясь в размерах. «Ладно, доберусь как‑нибудь», – подумала она, стараясь не смотреть по сторонам. Наконец оказалась она на платформе и вошла в подошедший поезд. Когда двери уже закрывались, в вагон ввалилась ликующая толпа, заполонив всё пространство вокруг. Сразу стало душно и тесно.

Один из вошедших подтолкнул её, обдав пивным перегаром. Она едва устояла на ногах, схватившись за поручень.

– Вы что, совсем не в себе? – возмутилась Антонина.

– Ещё поговори тут! – здоровая, красная физиономия с мутными глазами почти вплотную приблизилась к ней, источая пивные пары и тупую неприязнь.

Едва открылись двери, Антонина выскочила из вагона и заспешила к переходу, задыхаясь от негодования.

– Ну и досталось мне сегодня! – рассказывала она дома. – Оказалась, представьте себе, в гуще футбольных фанатов!

– Так сегодня ж наши с турками играли! – вспомнил сосед Гена, зашедший к Андрею.

– И занесло же тебя туда, – покачал головой Андрей. – От этой публики, Тонь, надо держаться подальше!

– «Публики!» – передразнила его Антонина. – Да это просто варвары, потерявшие человеческий облик!

И словно в доказательство её слов, со двора послышались пьяные вопли: «Спар‑так – чем‑пи‑он!» и нецензурная брань, сопровождаемая звоном разбитой бутылки.