Третий (не) лишний

– Папа умер, а мама дома наверное. Она редко выходит из квартиры. Только, когда водка кончается, но обычно к ней приходят уже с бутылкой.

Милиционер покачал головой с такой детской откровенности.

– Ну, а ты что? – задал он непонятный для меня вопрос.

– Я..? Я… кушать хочу!

Сил моих больше не было держаться и я расплакалась. Утирая слезы испачканными ладошками, только и думала о том, что меня теперь ждет. Детей же, вроде, не сажают в тюрьму? Или сажают? Я не хотела в тюрьму, но мысль о том, что там кормят три раза в день, немного примирила меня с возможным будущим.

– Это что здесь за слезоразлив?!

В дверях стоял еще один милиционер и смотрел на нас насмешливым взглядом. От него исходили волны участия и спокойствия. Он даже внешне чем‑то напомнил мне папу, от чего я стала плакать еще сильнее.

– Ну‑ну, ребенок, ты чего? – он присел передо мной на корточки и с недовольством посмотрел на капитана, – Задуйко, ты зачем ребенка до слез довел?

– А я что? – растерялся толстяк, – Она сказала, что есть хочет и сразу в слезы! Я то что?

– Ну так и поделился бы кренделями или что ты там жрешь! – процедил мужчина.

Через мгновение у меня на коленях стояла полная тарелка с выпечкой, и я уминала их с двух рук, не забыв сунуть по два кренделя в карманы кофты. Откуда‑то появилась улыбчивая девушка в строгой форме и поставила на стол щербатую кружку со сладким чаем.

Наверное, я уже год не пила такой вкусный чай! Он казался мне вершиной вкуса. Еще через десять минут та же девушка принесла для меня тарелку с горячим куриным супом и пюре с котлетой. От еды исходил горячий пар и просто умопомрачительный аромат. Я не знала за что хвататься, поэтому чередовала. Сначала ложку супа, потом ложку пюре с котлетой и закусывала кренделем.

– Эй, ребенок, ты хотя бы жуй, а не глотай, плохо ведь станет, – улыбнулся второй милиционер.

Я пристыжено замедлилась и стала тщательно пережевывать все, что ела. Вокруг меня завертелась суета, шум рабочей обстановки. Кто‑то куда‑то бежал, шумели задержанные, со стопками папок перемещались служащие, но мне было все равно.

Из последних сил я затолкала в себя остатки котлеты и боролась со сном. Меня буквально вырубало на ходу. Сама не заметила, как ложка выскользнула из разжавшейся ладошки и с шумом упала на пол. В тот миг я уже клевала носом, и кто‑то подхватил меня на руки, унося в тишину отдельного кабинета.

Даже во сне я понимала, что сегодняшний день круто поменяет всю мою жизнь. И от этого было тревожно.

Мне не удалось поспать долго, но проснувшись от громких разговоров за дверью, я навострила ушки.

– Девочка теперь круглая сирота, – произнес незнакомый голос, – По месту их проживания неделю назад была найдена убитой ее мать.

– Как так?

– Зарезал любовник по пьяной лавочке. Повязали его через несколько дней, и сидит у нас пока в пятой камере.

– Вот же, – растерянно пробормотал кто‑то в ответ, – И куда девчонку теперь?

– Куда же еще… в детский дом.

* * *

В медицинском кабинете детского интерната беспощадно пахло старыми бинтами, плесенью, покрывавшей большинство местных стен, и дешевыми резкими духами от двух женщин. Одна из них, не поднимая головы, заполняла личное дело кого‑то из детей, а вторая осматривала меня, прикладывая к груди холодный фонендоскоп.

Ее беспокойный взгляд серых глаз с жалостью скользил по моим выпирающим ребрам и впалому животу. Я же с настороженностью смотрела на нее в ответ.

Мне не нравилось это место, куда привезли меня милиционеры. Еще на улице, при входе, в глаза бросилась разруха и серость интерната. Покосившийся металлический забор, щербатое кирпичное здание, требовавшее ремонта. По двору бегали такие же дети‑оборванцы, как и я. Здесь все кричало о бедности и убогости заведения.

– Ты, главное, не тушуйся, – напутствовал тот дяденька из милиции, напомнивший мне папу, – Тут живут такие же ребята, лишившиеся родителей. Я уверен, что ты заведешь себе друзей, и все у тебя будет в шоколаде. Ну, чего нос повесила?

– Мне здесь не нравится, – я крепче сжала его руку и помотала головой, не желая заходить внутрь, – А вы можете меня не отдавать им?

– А как же ты будешь жить? – мужчина, которого звали Сергей Александрович, присел передо мной на корточки.

– Я могу жить с вами! – обрадовала его, – Мама научила меня прибирать по дому, стирать. Я даже суп умею варить, только нужно, чтобы продукты были дома. Или… ведь моя мама умерла?

Тот кивнул, подтверждая и ожидая череду новой истерики.

– Значит, я могу вернуться в нашу квартиру и жить там одна. Что мне здесь делать?

– Но дети не могут жить одни до восемнадцати лет, Вероника. Тебе нужны будут деньги для оплаты коммунальных услуг, на продукты, – он покачал головой, – Поверь, здесь не так плохо, как могло показаться с первого взгляда.

– Не хочу, – нижняя губа предательски задрожала, и я обиженно отвернулась от мужчины. Не хотелось, чтобы он снова видел мои слезы. Еще подумает, что я плакса.

– Я буду навещать тебя, девочка, – пообещал Сергей Александрович, – Принесу тебе кулек конфет и яблок. Ты любишь яблоки?

Подумав, я кивнула.

– Ну вот, – улыбнулся он, – Жди меня через неделю. Прогуляемся с тобой по детской площадке, и ты мне расскажешь, как устроилась, никто ли не обижает. А если найдутся такие глупцы, то смело говори, что у тебя друг работает в милиции и надерет им уши, уяснила?

– Ага.

– Ну, тогда пойдем.

И вот сейчас я уже проходила медицинский осмотр, после которого мне покажут, где мне придется жить до совершеннолетия.

Состоявшаяся встреча с местной директрисой не произвела на меня положительного впечатления. Дама источала перед строгим Сергеем Александровичем сладкие улыбки, а на меня бросала оценивающие и даже прощупывающие взгляды. Под ними хотелось съежиться или спрятаться за широкой спиной капитана.

– Аллергия на что‑нибудь есть? – вывела меня из задумчивости медсестра.

– Не знаю, вроде бы, нет.

– Хорошо, – кивнула та, – Вероника, мы с тобой закончили. Подожди в коридоре, за тобой придет Наталья Борисовна – наша нянечка и отведет тебя к твоей кровати.

– Воспитатель, – строго поправила женщину вторая медсестра.

– Да, Наталья Борисовна – воспитатель, – улыбнулась та, – Скоро будет обед, и она тебе все расскажет и покажет.

– Хорошо, – вздохнула я и с трудом сдержала новый поток слез.