Тринадцать секунд короны

– Не услышим, так прочитаем, – отозвался он, кивая на табло. Там утвердилось знакомое слово Mombasa.

Все было ясно. Началась регистрация на рейс в бывшую столицу Кении, расположенную на юго‑востоке страны. Порт Момбаса был и остается морскими воротами страны в Индийском океане. Нам с Сергеем и Гавриловым еще предстояло туда попасть. А пока что туда отправлялись скандинавские девушки, группа кенийцев и весьма живописный африканец лет пятидесяти. На нем сверкали очки в золотой оправе, с плеч свисала до пола некая парчовая с золотыми узорами одежда в пол, а на голове красовалось нечто вроде цилиндрической тюбетейки с узорами. Его наряд завершался висевшим на шее превосходным фотоаппаратом Nicon с громадным объективом. Естественно, рядом с ним находилась молодая негритянка. Очень красивая.

– Надо полагать, это какой‑то наследный принц? – сообщил я Сергею. – Сразу вспоминается некий фильм – помнишь, когда какой‑то африканский король приехал в Америку навестить сына. Со шкурой леопарда на плечах. Сына играл Эдди Мерфи…

– Coming to America, – сказал Сергей. – Похоже!

Живописный африканец минул стойку регистрации и прошествовал за дверь в накопитель. Почему‑то у него не было никакого багажа, кроме фотоаппарата (возможно, багаж везли отдельным грузовым рейсом – или железной дорогой. А может быть, он, как Филеас Фогг, перемещался в пространстве без багажа, имея с собой только две пары носков и двадцать тысяч фунтов стерлингов). Вслед за ним в накопитель упорхнули скандинавские девушки, и наступила тишина.

Мы с Сергеем пересели на более удобные места. До регистрации оставалось полтора часа. Мы посмотрели друг на друга и начали обсуждать тему, которая не могла не возникнуть. Она касалась физиологического устройства кенийцев.

Мы поделились своими наблюдениями. Наши выводы совпадали! Опуская подробности, мы оба – и Сергей, и я – пришли к следующим результатам.

Первое. Кенийцы поразительно стройны. Они великолепно держат спину, начиная от детей и заканчивая пожилыми людьми. Я даже позволил себе высказать гипотезу, что кенийцы обладают специальным геном, который не позволяет возникать сколиозу. Никто не горбится, и это прекрасно.

Скептично‑ироничный Сергей Евчик заметил, что, возможно, дело не в таинственном гене, а в том, что кенийцы пока еще мало сидят за компьютерами. Не то что мы. И жизнь заставляет их больше работать мышцами, чем нам – вот, собственно, и вся причина их стройности.

…Девять дней спустя, уже в Момбасе, в номере шестиэтажного отеля, где мы с Евчиком и Гавриловым оказались единственными постояльцами (or, it is too cold now!.. Nobody comes here at this time!..), я включил один из пяти телеканалов и минут двадцать смотрел местный сериал.

Сериал был чудовищен. Все двадцать минут я наблюдал, как две гигантские, чрезвычайно толстые (таких не бывает) негритянки с поистине выдающимися формами отправились в гости. Они долго собирались, громко переругивались, размахивали толстыми руками, увенчанными многочисленными браслетами, и наконец отправились в путь, переваливаясь с ноги на ногу. За ними скорбно шествовали босиком несколько очень худых и высоких (такие бывают, но редко) негров, которые несли многочисленные коробки и сумки. Когда спустя двадцать минут вся эта странная процессия, преодолев какую‑то улицу и какие‑то кусты, подошла к дверям некоего дома, крытого пальмовыми листьями, после чего все они начали поочередно входить в эти двери, – я наконец потерял терпение и выключил телевизор. По некоторым признакам я догадывался, что это, наверно, комедия и все это на самом деле, видимо, было очень смешно.

Все это я вспоминаю только для того, чтобы подчеркнуть: откровенно толстых людей мы наблюдали только в том самом сериале. Подавляющее большинство тех, кого мы видели, были очень стройными, и было это красиво.

Кстати, о красоте. Мне показалось (я об этом сказал, а Сергей подтвердил), что кенийки очень красивы. Большие глаза, выразительные лица, замечательная пластика и грация, можно бесконечно любоваться! Что касается кенийцев, то мужскую красоту я оценивать не умею – лучше спросить у женщин, побывавших там. Например, у поминавшихся выше женщин из Сбербанка.

Говоря о красоте, мы, конечно, упомянули и о прическах.

Подавляющее большинство мужчин просто бреют голову наголо. Таких много – и молодых, и не очень. Но есть персонажи с бородами и дредами на голове –несколько таких людей мы видели опять‑таки в Момбасе. Но это, видимо, хипстеры, как выражается Сергей Федорович Шмидт.

В одном из городков, которые мы позднее проезжали на джипе, я увидел потрясающую прическу, и всегда буду жалеть, что не успел сфотографировать. Это была не прическа. Это был хаер! Стройная молодая кенийка гордо несла на голове нечто поразительное. Сзади были могучие то ли косы, то ли хвосты. По бокам над ушами возвышались какие‑то скрученные косички, а вверх торчал некий сложной конфигурации фонтан из волос. Такого я не видел никогда и вряд ли увижу еще на этой планете.

Курчавые от природы волосы некоторые (видимо, модницы) пытаются разглаживать. Некоторые прически наводили на мысль о париках (как у Иосифа Кобзона). Конечно, мы с Сергеем обсудили естественно возникшее соображение о том, что если волосы прямые, в погоне за красотой их делают кудрявыми, а если они изначально кудрявые – их пытаются разгладить. В тех же самых целях.

Особо продвинутые кенийки красят выпрямленные волосы в неожиданные цвета. Медный, например. Или малиновый. Но таких мы видели немного.

Впрочем, многие кенийки, подобно мужчинам, стригутся коротко, почти наголо. Уверенно говорю, что это их совсем не портит.

Обсуждая красоту кенийцев, мы с Сергеем неизбежно вышли на очередную тему.

Итак, второе. Pardon, но из песни слов не выкинешь – речь зашла о попах, ударение на первом слоге.

Упомянутая часть тела здесь, как правило, выдающаяся – в прямом и переносном смыслах этого слова. Об этом можно говорить или не говорить, писать или не писать, но это непреложный факт. На этом мы с Сергеем сошлись.

Здесь, в Кении, глядя на человека в профиль, неизбежно отмечаешь: в большинстве случаев эта его (человека) часть выглядит как крутая ступенька. Вот тут местные гены дают о себе знать совершенно определенно.

Эта особенность подмечена давно и тонко. В свое время, оказавшись в художественном музее Окленда (Новая Зеландия), я разочаровался в местной живописи. Дело было давнее, я мало что помню, но послевкусие осталось такое: в музее выставлены некие далеко не лучшие примеры подражания западноевропейскому искусству. Воспоминания о Европе. Даже конкретнее: воспоминания об искусстве Британии. Никого не желая обидеть, вспомним, что искусство Британии (речь, конечно, о XIX веке и более ранних временах) – это все‑таки не искусство Италии. И не искусство Франции или Голландии.

Интересным (в смысле оригинальным, но не очень искушенным) показалось мне искусство маори – пришельцев, высадившихся некогда на островах Новой Зеландии, да так и оставшихся здесь жить навсегда.

А вот если говорить об искусстве Кении – тут дело совсем другое. Семенов, Меркулов и Гаврилов еще до нашего с Евчиком появления в Африке посетили музей в Лодваре, но я так и не понял, что же они там увидели. Они до сих пор издают одни загадочные междометия.