Убить Нерона
В этот день в доме Эпихариды произошел разлад всех между всеми. Как обычно, собравшись под вечер впятером, все почувствовали сразу напряжение в разговоре. Первым начал Пизон.
– Я считаю, что наше дело затянулось, либо надо действовать сейчас, либо надо всё прекращать, разойтись и забыть, что мы тут говорили друг другу!
– Вот именно! – Сенека негодовал.– Во всём виноват ты, Пизон! То ты уезжал, то у тебя дела, и так прошло больше половины года! Император что‑то узнал и сменил политику! Теперь над ним смеются! Но это не то же самое, когда ненавидят! Мы упустили свой шанс!
– Ты обвиняешь меня? Старый ты пёс! Ты, который должен давать разумные советы, ты только всех ругаешь и обвиняешь! – Пизон, вытянув руку, и почти касаясь лица Сенеки, кричал на него.
– Да! Обвиняю! И не только тебя! Но и Филоника! С таким количеством солдат, как у него, можно было бы давно разбить всю стражу Нерона в один миг!
Филоник оторопел.
– Погоди, достопочтенный Сенека…
– Сядь! – заорал на него старик. – Вы, двое, сенатор и военный, ваши действия могли бы перевернуть Историю, а переворачивали только мебель в доме! – он указал на Пизона. – И переворачивали эту девку! – он указал на Филоника и Эпихариду.
Повисла пауза.
– Я не хочу быть убийцей великого Сенеки, но слушать твои слова невыносимо и обидно, – Филоник встал и вышел из‑за стола.
Эпихарида побежала за ним.
– Подожди! Но ведь это правда! Из вас никто ничего не сделал!
Филоник резко повернулся.
– А ты? Ты что‑ нибудь сделала?
И тут же получил пощёчину, от неожиданности он охнул, и, развернувшись, покинул сад.
– Доволен? – Пизон уставился на Сенеку. – Похоже ты не великий мудрец, а великий глупец!
И с этими словами он ушел из дома Эпихариды. Юний, молча подошел к Эпихариде, взял её за подбородок.
– Сегодня я остаюсь здесь.
– Нет, пожалуйста, Юний…
И тут же получила удар по лицу.
– Ты начинаешь забываться, кто ты и чья ты! Связалась с этим легионером! Я вижу, как ты за ним бегаешь, кошка!
И Юний ударил её с другой стороны лица. Она попыталась вырваться, но получив ещё один удар, потеряла сознание.
– Юний! – Сенека смотрел на эту сцену с открытым ртом. – Что всё это значит? За что ты её?
– Ты у нас самый умный, вот и догадайся! – и с этими словами он разодрал одежду на Эпихариде.
– Не делай этого, Юний!
– Если ты ещё раз заступишься за неё, больше не получишь от меня ни одного денария!
Сенека спешно покинул дом, чтобы не стать свидетелем сцены насилия.
11
Мысли Филоника о вчерашнем вечере были прерваны гонцом самого легата. В приказе говорилось, что его центурии необходимо торжественно сопроводить Гвардию Императора, которая следовала в Рушалаима до Верхней Паннонии. Далее расположиться лагерем и ждать её обратно с обозом, упреждая набеги или диверсии сектантов. Внимательно прочитав, Филоник посмотрел на гонца, тот не уезжал и глядел в глаза центуриону.
– Что‑то на словах? – спросил Филоник. – То, чего нет в приказе?
Гонец кивнул.
– Говори, – сказал Филоник.
Седой гонец, передавший за свою жизнь тысячи и тысячи указания на словах, мог бы рассказать множество интересных, трагичных и забавны историй. Вздохнув он сказал:
– Через день Гвардия Императора тайно вернётся в Рим, центурион же должен полгода стоять лагерем и создавать вид, что ждёт их. Император не намерен рисковать своими преданными людьми, а без одного легиона полгода Рим обойдётся.
Этот театр не понравился Филонику.
– Мне полгода бездельничать? – недовольно спросил он.
Гонец вздохнул и сел на коня.
– Завидую тебе, центурион! – крикнул он, разворачивая коня. – Будь честен сам с собой! Отдохнёшь от Империи! Послушай старика!
Филоник только хмыкнул в ответ, и уже уезжая, гонец крикнул:
– Я слышал в Саварии, очень много фемин, а их филии только вирго! Твоим солдатам не будет скучно!
Филоник засмеялся в ответ седому гонцу.
– Тогда мы поторопимся! – весело крикнул он.
Два месяца, глотая пыль, легион Филоника шёл до Паннонии. Разведчики возвращались всегда вовремя и докладывали об отсутствии врага. Меньше всего Филонику хотелось вступать в битву с варварами, он был осторожен. И, следуя словам старика‑гонца, действительно решил отдохнуть вдали от Рима и того желал для своих солдат. До Саварии оставалось пять дней пути. Разведка должна была прийти ещё утром, но её не было ни к зениту, ни и к закату.
– Если к утру не вернутся, первая и вторая контуберии выдвинутся вперёд и примут, если надо бой, третья зайдёт с фланга, – распорядился Филоник вечером у костра с младшими командирам.
Быстро собрав лагерь и построившись, как указал Филоник, три контуберии покинули центурию. Филоник выбрал холм и наблюдал, как его солдаты повернули за густой лес и скрылись, оставалось только ждать. Солнце ещё не успело подняться на ладонь над горизонтом, а Филоник и его оптион, стоявший рядом были в полном изумлении от уведенной картины. Нестройными рядами три десятка солдат шли обратно, по всей видимости они уже были пьяны. За ними ехало три телеги, на которых, как показалось Филонику, лежали мертвецки пьяные разведчики.
– Что будет делать? – безнадёжно спросил оптион у своего командира.
– Надо дать им время на разграбление города, но только без убийств, насилия, – ответил Филоник, видя, что сейчас лучше встать на сторону своей уставшей центурии.
Остальные солдаты завистливо смотрели на приближающихся братьев по оружию и как они быстро передают друг другу кувшины с вином.
– Надо дойти до Саварии за два дня, – сказал Филоник оптиону. – За два! Иначе…
Они и представлять не хотел, что могут сделать сто пьяных солдат, измотанных бессмысленным походом.
