Убить Нерона

– Наш план не удался, из‑за глупой ссоры всех между всеми. И теперь никто не хочет мириться первым, но все хотят… – она замолчала и с ужасом посмотрела на Волузия, а можно ли ему доверять?

Волузий смотрел на неё уже без усмешки, уперев мощные руки в стол. Да, думала она, можно. Во‑первых, они жили в детстве в одном квартале, и даже играли вместе, хотя это и мало значит, во‑вторых, и это было главным, Нерон постоянно обделял его почётными званиями и наградами. На это и рассчитывала Эпихарида.

– Но все хотят его смерти… – закончила она несмело.

Волузий повёл бровью и усмехнулся.

– Смерти… – неопределённо произнёс он, и перевернул часы на бок, это значит что разговор либо закончен, либо мог продолжаться бесконечно.

– Рамос! – позвал капитан помощника, высокий молодой солдат тут же вошёл, загородив двери.

– Я здесь!

– Рамос… – Волузий размышлял, крутя песочные часы крупными пальцами. – Кляп в рот и связать её. Но! Очень аккуратно! Головой отвечаешь!

Эпихарида даже не шелохнулась, поняв, что проиграла. Рамос аккуратно связал ей руки сзади, взял белый платок, поданный Волузием и запихал ей в рот, на голову надел пыльную мешковину. Она почувствовала, как её перекинули через плечо и понесли вниз, в трюм. Положили на какие‑то ящики покрытые тряпками. Пахло сыростью, за бортом было слышно, как плескалась вода.

– Отвезём её Нерону, ты будешь свидетелем её слов о заговоре. Она пришла ко мне, потому что я в опале, и она это знала. Ну что ж! Она права – Император действительно обходит меня наградами и званиями, так пусть она и послужит моей лояльностью к нему. И тебя, Рамос, я не забуду!

– Слава Императору!

– Брось, Рамос, мы здесь одни, если бы мне было выгодно, я бы вступился за неё и этих заговорщиков. Достаточно пять моих трирем и тысяча таламитов вооружённых гладиусами. И мы разнесли бы стражу во дворце Нерона пока песок не просыпался бы и вполовину! – Волузий поставил песочные часы и внимательно стал смотреть на сыплющейся песок. – К тому же этот достопочтенный центурион, как сказала эта рыжая, явно не захочет отдавать власть просто так. А Пизон, Сенека и Юний – они слишком богаты, чтобы с ними дружить. Нет. Выгоднее их всех сдать. Пусть будет плохой порядок, чем хороший хаос. Как считаешь, Рамос?

– Считаю, что нам не помешало бы золото этого болтуна Пизона.

– Вот! И я так думаю!

– Я хороший человек, Рамос?

– Нет, капитан!

– Вот я думаю, плохо быть хорошим человеком.

 

14

 

Центурион Филоник со своими солдатами безжалостно разгонял разбушевавшуюся и пьяную тысячную толпу римлян уже половину дня. Как только Солнце коснулось горизонта как все вдруг по команде успокоились и стали расходится. Устали все: и солдаты, которые раздавали зуботычины и били особо крикливых обратной стороной копья по рёбрам, и горожане, которые забыли причину своего гнева на Императора и хотели выплеснуть эмоции на солдат. Шумная толпа медленно расходилась: кто прихрамывал, кто держался за бок, а у кого всё лицо было в крови. Несколько человек осталось лежать на площади с отсутствиями признаков жизни. Филоник приказал погрузить их в ту же телегу, где лежали никому уже не нужные кости неизвестного и отправить всё на сожжение за город.

В это время к Филонику прискакал на белом жеребце его оптион Авакарий. Видя условные знаки, значащие, что вести плохие и не требуют отлагательств, центурион быстро передал командование помощнику и подозвал оптиона.

– Достопочтимый центурион! Плохие вести! – и они отошли в сторону.– Человек с моря знает, что Пизону грозит опасность.

Филоник приложил палец к губам.

– И ещё, известная вам вольноотпущенная, – оптион заговорил шёпотом. – Была лично схвачена навахром Волузием Прокулой. Что делать?

– Волузий! Мой старый друг, всего лишь десять лет назад, он был последним в саду, где убили Агриппину, а теперь он первый и самый обиженный на море! Первый офицер ничтожного Мизенского флота! – презренно бросил Филоник.

– Что делать, центурион? – ещё раз спросил оптион Авакрий.

– Пока не знаю. Единственное, что надо делать – это молчать. Передай своему человеку, чтобы был наготове и помог тихо исчезнуть в водах Тиреннеи моему старому другу Волузию. У него хватит крепости сделать это и вернуть пленницу?

– Если она на триреме, то он сделает всё, как скажешь, центурион.

– Передай ему, что я его не забуду.

В это время, солдаты расступились и перед Филоником возникли с десяток личной стражи Императора.

– Центурион Филоник! – громко крикнул старый деканус.

Авакрий и Филоник переглянулись и оптион осторожно взялся за ручку гладиуса.

– Велено срочно прибыть в покои Императора Нерона! – деканус вынул короткий свиток и вручил его Филонику.

Ну, значит это – ещё не арест – как бы говоря, переглянулись Филоник и Авакрий, арестованных не приглашают, и личная гвардия не сопровождает.

– Зачем? – осторожно спросил центурион, надевая шлем.

– Немедленно! – громко крикнул деканус и развернулся со своим небольшим отрядом.

– Не доверяй никому, – сказал напоследок Филоник. – Особенно Пизону.

Авакрий кивнул.

В просторном помещении дворца, куда привел центуриона деканус личной гвардии Нерона, было прохладно, за богатым столом стояло три резных кубка из слоновой кости и бордовое вино в уникальном стеклянном сосуде. Около стола стояла три небольших дивана. Филоник вспомнил о свитке, переданной ему деканусом, и только начал разворачивать его, сломив печать Императора, как услышал тяжелые шаги Нерона. За ним следовал долговязый длинноволосый человек с кудрявой длинной бородой.

– Вот какой ты, Перс, – прошептал Филоник, так близко любимчика Нерона он никогда не видел, но был наслышан, как и каждый горожанин Рима.

Нерон расплылся в противной слюнявой улыбке и кинулся целовать Филоника.

– Ты думаешь, я тебя забыл? Ты думаешь, я тебя не узнал? О! Какой ты стал сильный солдат! Ого! Какие у тебя крепкие руки! – так Нерон приветствовал Филоника, немного припрыгивая вокруг него и трогая своими толстыми пальцами то крепкие руки, то мощные плечи.

– Приветствую тебя, мой Император! – Филлоник, как и подобает, поприветствовал Нерона.